Европолис - [10]

— Вовсе она не для него!

— Такая шикарная женщина! Не по лоцманскому она рылу.

Так толковали люди в портовых кофейнях, а некоторые добавляли, ухмыляясь из-под усов:

— Это не та женщина, которую можно оставить дома одну…

Стамати же в силу своей профессии вечно был в отъезде.

Человек сдержанный и скромный, который всегда вел самый незаметный образ жизни, лоцман возле этой тонкой и вызывавшей всеобщее восхищение женщины ощущал тщеславную радость, тайную гордость, наслаждаясь счастьем обладания великой драгоценностью. С немым обожанием смотрел он на жену и дрожал от страха, как бы не потерять ее.

Все, что сумел скопить Стамати, уплыло в первый же месяц. Свадебные подарки, мебель, пианино — все было заказано в Галаце, все было выбрано самой Пенелопой.

А ей хотелось, чтобы дом был обставлен со вкусом.

По нескольку дней в неделю Стамати не бывал дома, проводя суда по Дунаю между Сулиной и Брэилой.

Рано утром он осторожно, чтобы не шуметь, отправлялся на пароход с чемоданчиком в руке и непременным дождевиком из просмоленной парусины, какие носили все лоцманы на всем земном шаре.

Как только пароход тяжело отваливал от причала, Стамати с высоты капитанского мостика бросал взгляд на берег: его дом выходил окнами прямо на Дунай. В первые дни он замечал, как в одном из распахнутых окон мелькает платок, провожавший пароход.

И потом, хотя он больше ничего не замечал, Стамати сохранил привычку оглядываться на окна, хотя они никогда уже не открывались.

Оставшись одна, покинутая всеми, Пенелопа часами просиживала на балконе, погрузившись в свои мысли и забыв на коленях вязанье.

Порою ветер с моря доносил гудки и свистки пароходов, входивших в порт. Тогда какая-то нервная дрожь пронизывала ее тело. Работа валилась у нее из рук, она вскакивала и хватала бинокль, обшаривая горизонт, примечая всякое движение на воде.

Какой-нибудь пароход, шедший с моря, медленно и величественно одолевал течение реки.

Пенелопа, охваченная любопытством, хотя и не знала никого из команды, рассматривала его с таким интересом, словно постоянно ждала кого-то, кто все не появлялся.

Откуда? Из каких мест шел пароход? Конечно, он шел через Босфор. И магическая кинолента ее детства снова начинала раскручиваться на экране ее памяти.

Полузакрыв глаза, она видела, как из морской глубины гигантским амфитеатром поднимается бухта Золотого Рога. На зеленых холмах, спускающихся террасами, высятся темные кипарисы, охраняющие турецкие кладбища.

Сквозь прозрачную вечернюю дымку блестят купола Скутари, и острые минареты кажутся золотыми копьями, воткнутыми в землю. На самом горизонте периодически вспыхивает глаз маяка на башне Леандру.

Пенелопа начинала грезить, и ей слышались протяжные голоса муэдзинов, призывающих правоверных к молитве, она ощущала запах пиний, которые, как слезы, роняли капли смолы, насыщая ароматом воздух, очищенный легким бризом, дующим со стороны открытого моря.

Тоска по минувшему заставляла ее горько оплакивать потерянный рай, каким представлялся ей Босфор.

Как прекрасны… и как далеки были места ее детства.

«Какая несчастная жизнь!.. Разве о такой жизни я мечтала? Разве такой судьбы я достойна? И зачем я только вышла замуж?»

Те вопросы, которые возникают у женщин после первого месяца супружеской жизни, Пенелопа задавала себе уже через несколько дней после свадьбы.

Стамати, возвращаясь домой, находил ее раздраженной, капризной или меланхоличной.

Озабоченный и тронутый почти до слез страданьями жены, он пытался утешить ее, развеселить, чем еще хуже раздражал Пенелопу.

Тщетно он суетился, чтобы найти какое-либо лекарство от этой романтической болезни, причины которой никак не мог понять.

То, что это было связано с нервами, представлялось несомненным.

— Дайте ей какое-нибудь лекарство от ипохондрии, — просил он старика доктора Томицэ.

— Больную нужно обследовать! — отвечал ему доктор.

Но Пенелопа ни за что не желала показаться доктору.

— У меня ничего не болит, все зло вот здесь. — И она показывала на сердце.

После упорных настояний мужа Пенелопа наконец решилась.

Старый опытный врач с первого же взгляда поставил диагноз и определил лекарство.

— Никакого лечения не надо, никакого режима, никаких ванн. Ей нужно… — И он, как обычно, что-то пробурчал в белую бороду патриарха и хмыкнул: — Гм! Ребенка ей нужно. La vie… c’est la vie[10].

Стамати ушел от него бледный и сконфуженный, а Пенелопа, зардевшаяся, словно вишня, опустила глаза в землю.

Чтобы как-то развлечь жену, Стамати изредка брал ее с собой на пароходы, которые он водил в Галац или Брэилу.

Какое огромное удовольствие доставляли Пенелопе эти путешествия! Вступая на борт парохода, ей казалось, что она погружается в волны счастья. Еще с вечера она принималась готовить дорожное платье, примерять мальчишескую матросскую шапочку или прикреплять к шляпке вуаль или кусок муслина, чтобы он развевался на ветру, словно язык пламени, придавая ей таким образом экзотический и аристократический облик.

Обычно еще на рассвете, когда на готовящемся к отплытию пароходе начинала работать машина и винт вспенивал воду, стройная и легкая Пенелопа поднималась по трапу, сама неся легкий дорожный багаж, состоящий из туалетного несессера.