Европейские негры - [52]

– Наше имя всегда было чисто от малейшего упрека в-отношении нравственных приличий, прибавила г-жа Эриксен, обращаясь к сыну: – неужели твоя жена не согласится оставить свое намерение? Ты подвергаешь наше семейство злым сплетням, Эдуард.

– Некоторые члены моего семейства также должны были бы держать себя строже и приличнее, продолжал зять, назидательно взглянув на жену, которой при всяком случае читал нравоучения: – условия приличий должны быть соблюдаемы, даже и в танцах; например, не должно танцовать две кадрили с одним и тем же кавалером, как это было недавно. – Почти то же должен я повторить и об Артуре: вы, матушка, хотели, чтоб я начал разговор о его поступках; иначе, разумеется, я не стал бы касаться столь неприятного предмета.

– О, я покажу ему, как должен вести себя мой сын! – проговорил отец, находившийся под влиянием грозных правил, проповедуемых его женою и зятем: – жениться на какой-то танцорке! Да скажите же мне, как её фамилия?

– Фи, мой друг! ты решительно не понимаешь приличий, величественно проговорила мать: – неужели я позволю произносить в своем присутствии имя подобной девушки! Артур не сын мне, если обесчестит себя поступком, о котором вы говорите. Но я не допущу этого. И она диктаторски посмотрела на мужа.

Разговор был прерван Артуром. Занятый какими-то тяжелыми мыслями, он не заметил странного взгляда, который бросила на него мать, и, опустившись на диван подле неё, молча, но с жаром поцеловал её руку.

– Что с тобою, мои друг? кротко спросила г-жа Эриксен, смягченная и встревоженная выражением страдания, написанным на лице сына, и слезами, которые упали на её руку.

– Ничего, громко отвечал Артур: – я убедился в том, что вы, матушка, совершенно-правы, когда говорите, что надобно уважать мнения и приличия света; что нельзя безнаказанно вступать в отношения с людьми, неравными нам по положению в обществе.

Мать окинула всех торжествующим взглядом; другие с удивлением переглянулись между собою: никто не надеялся, что Артур так легко откажется от привязанности, которую осуждала мать его. Чему было приписать такую неожиданную уступчивость? Мать готовилась уже приступить к объяснениям и похвалам, но лакей доложил, что какая-то дама желает видеть г-жу Эриксен, и через минуту вошла женщина высокого роста, со вкусом одетая. Слегка поклонившись всем, она подошла к дивану, где сидела хозяйка дома, вежливо привставшая при появлении незнакомки, которую приняла за знатную даму, по её наряду и манерам, исполненным достоинства. – «Mademoiselle Тереза!» с удивлением сказал иро-себя Артур, узнав подругу Клары: «с какой целью она здесь?»

Между-тем г-жа Эриксен любезно попросила гостью садиться, сама придвинула ей кресла. О, если б гордая г-жа Эриксен знала, кого принимает она с таким уважением! – и Тереза непринужденно села, и на вопрос хозяйки: с кем имеет она удовольствие говорить, отвечала голосом, в котором равно слышалась и гордость, и гнев, и насмешка:

– Мое имя едва-ли вам известно. Я Тереза Зельбинг, танцовщица при здешнем Королевском Театре.

Невозможно передать действия, произведенного этими словами на чопорную г-жу Эриксен: лицо хозяйки вытянулось на целый фут; она, в смущении и негодовании, кашлянула и протерла себе глаза, как-бы желая удостовериться, не во сне ли привиделось ей, что танцовщица осмелилась так бесцеремонно явиться в её дом и так важно усесться на её диване. Но что ж было делать бедной г-же Эриксен? Попросить наглую посетительницу оставить ее в покое? Но она, как по всему заметно, не оставит грубость без ответа: а г-жа Эриксен более всего на свете боялась скандала. И, вероятно, у ней есть важные причины, если она с такою наглостью входит в богатый, всеми уважаемый дом… И г-жа Эриксен, смирив свое негодование, сказала с приличной важностью: – «По какому же случаю вижу я вас у себя, mademoiselle? Ваше имя я действительно слышу в первый раз.»

– Очень может быть, с усмешкою отвечала Тереза: – но назад тому несколько лет, ваша дочь его слышала, и вот по какому обстоятельству. У меня есть сестра; она не более, как швея, но никто не может сказать о ней что-нибудь дурное. Она искала себе работы, и работа была в вашем доме, именно у вас, прибавила она, обращаясь к Марианне. Вы, быть-может, еще помните этот случай?

Марианна утвердительно наклонила голову.

– Следовательно вы помните и то, что ваш супруг – если не ошибаюсь, этот господин в очках – не приказал вам иметь сношении с моею сестрою, потому что она сестра танцовщицы. Он выразился, что у этой швеи есть сестра, которая наводит своим званием подозрение и на её честность. Я не забыла слов, столь выгодно-свидетельствующих о строгости его морали.

– Но я не понимаю, к чему ж ведет все это? сурово заметила г-жа Эриксен.

– Это ведет к тому, что в последнее время понятия вашего зятя о неприличии сношений с танцовщицами значительно изменились. Прежде он считал даже сестру тацовщицы существом недостойным его снисхождения, а недавно он сделался так добр, что хотел почтить своею дружбою танцовщицу. К-сожалению, его доброе намерение привело к несчастному результату.