Европейская поэзия XIX века - [46]

Безумец, уж не думает ли он

мир заглушить рычаньем громовым

и дать музыке новые законы?»

А тайное сознание шептало

Бетховену: «Не проклинай судьбу,

тебе особый дан удел… Ты взял

с небес огонь страдальца Прометея,

чтобы его возжечь в сердцах людей

и этим их, горящие, возвысить.

Ты не исчезнешь — ты в людских сердцах

бессмертие познаешь в смертном мире».

ПОЭТ [58] Перевод В. Луговского

В последний день с оружием в руках

взят на Балканах, — пред судом суровым

предстал боец, испытанный в боях,

и обратился он с последним словом:

«Хотите знать вы, кто я? Что ж, опять

посмею я назвать себя поэтом.

Да, я восстал, — не мог я не восстать,

готов я вновь сказать суду об этом!

Люблю родных полей услады все,

земных плодов, земных цветов дыханье;

люблю листву в предутренней росе,

вечернее люблю благоуханье.

Гляжу и наглядеться но могу

на наши нивы после зимней дремы:

внимаю певчим птицам на лугу,

их голоса мне с детских лет знакомы!

Как я внимал свободным песням их,

как сладостно весной они певали!

Ни от меня, ни от друзей моих

вы этих песен счастья не слыхали!

Согрел их луч небесного тепла,

в их сердце дал он вызреть песням новым.

И каждая созрела и взошла,

как зреют зерна под земным покровом!

Но солнце не сияло для меня,

во мраке жили все мои собратья…

И я к щеке прижал приклад ружья,

для сердца свет хотел отвоевать я,

чтоб песнь, что солнце в сердце породит,

могла бы, радость сея, разноситься;

чтоб пел поэт — как небо нам велит —

свободно, как поют на воле птицы…»

Был вынесен короткий приговор,

и на заре повстанец был повешен,

холодный ветер крылья распростер

над полем — и метался, безутешен.

Захлестнута безжалостной петлей,

ветвь скрипнула — и листья онемели…

Не шелохнется липа над рекой,

на ней давно умолкли птичьи трели.

НЕРАЗЛУЧНЫЕ Перевод М. Павловой

На холме Калина гнется то налево, то направо,

с ее ветками сплетает свои ветки Клен кудрявый.

Я свернул с дороги пыльной, чтоб в тени набраться силы,

и тогда-то мне Калина тайну горькую открыла.

И печальный шепот листьев долго слушал, замирая:

«Ах, на этом свете лживом юной девушкой была я!

Как теперь, мне это солнце с неба ласково сияло,

но еще другое солнце мою душу согревало.

Не на дальнем небосклоне для меня оно всходило,—

из соседского оконца улыбалось то светило:

днем и вечером оттуда на меня глядел мой Иво.

Он мне пел, и эти песни до сих пор я помню живо:

„Моя любушка-голубка, не горюй, что нет нам счастья,

что родители суровы, не хотят давать согласья.

Сердце верное не дрогнет, — что ему тоска и мука?

Коль сердца так крепко любят, то и смерть им не разлука!“

Было сладко слушать речи, горько слезы лить над ними…

Видно, нам соединиться не судил господь живыми!

Как-то матушка к колодцу меня по воду послала.

Возвращаюсь я и вижу: вся деревня прибежала.

Люди хмурые стояли у ворот, где жил мой Иво.

Вдруг я слышу: „Вот бедняга! Как он кончил несчастливо!

Прямо в сердце нож вонзился… Голова на грудь повисла…“

Тут я вздрогнула и наземь уронила коромысло.

Сквозь толпу рванулась с криком и на миг окаменела:

весь в крови лежал мой Иво, страшный нож торчал из тела…

Вырвала я нож из сердца, молча в грудь свою вонзила,

На него упала мертвой и руками обхватила!

Пусть отец и мать узнают, пусть узнает вся округа,

что и мертвые, как прежде, крепко любим мы друг друга.

И недаром нас, прохожий, не на кладбище зарыли,—

только те, кто мертв, как камень, спят в кладбищенской могиле.

На холме нас схоронили, там стоим мы над долиной:

Иво стал кудрявым Кленом, я зеленою Калиной.

Он меня ветвями обнял, — наши ветви, словно руки…

Для сердец, что верно любят, даже в смерти нет разлуки!..»

Долго я сидел и слушал, грустной повестью задетый,

и все то, что я услышал, рассказал вам в песне этой.

КИРИЛЛ ХРИСТОВ

Кирилл Христов (1875–1944). — Видный поэт, очень противоречивый и неровный в своем творчестве.

Родился в городе Старой Загоре, учился в гимназии, непродолжительное время был в морской школе в Триесте, затем изучал юриспруденцию в Брюсселе, занимался литературой в Неаполе, Берлине, Париже. В Болгарии был учителем, чиновником в Народной библиотеке, профессором литературы в Софийском университете. С 1923 по 1930 год К. Христов преподавал болгарский язык и литературу в Лейпцигском университете, а затем и Карловом университете в Праге. В 1938 году он возвратился на родину.

В печати поэт выступил в начале 90-х годов. В юности испытал влияние социалистических идей. Переводил с увлечением Надсона и Плещеева. Первые сборники стихов «Песни и вздохи» (1896) и «Трепеты» (1897) принесли молодому поэту широкую известность. За ними последовали новые издания — «Вечерние тени», «На перекрестке», а в 1903 году уже выходят «Избранные стихотворения» К. Христова с предисловием самого авторитетного в то время писателя — И. Вазова. И. Вазов отмечал изящество образов и ритмов у молодого поэта, его умение передать сильные чувства и страсти. К этому периоду относится все наиболее денное, созданное К. Христовым в болгарской литературе. Дальше творческий путь его идет по нисходящей линии. Утратив связь с прогрессивными силами, поэт пережил идейно-художественный кризис, испытал влияние модернизма, а в годы первой мировой воины стал певцом националистических интересов правящих кругов.