Европейская поэзия XIX века - [204]

Отчий дом свой старый.

Сербы любят волю

Так же, как болгары.

Пусть грозят нам беды,

Мы их одолеем,

Вместе наши руки

Во сто раз сильнее!

ЧЕСТЬ Перевод С. Маршака

Чести золото не купит:

Честный чести не уступит.

Честь нужна ему, как свет.

Рад продать ее бесчестный,

Но, как всякому известно,

У бесчестных чести нет.

АНТОН АШКЕРЦ Перевод со словенского

Антон Ашкерц (1856–1912). — Словенский поэт и общественный деятель. Родился в бедной крестьянской семье, окончил католическую семинарию в Мариборе и в течение нескольких лет служил священником в разных селах Словении. В 1898 году, после конфликта с верхушкой католического духовенства, сложил с себя сан, посвятив себя исключительно литературе. Цикл эпических баллад Ашкерца «Старая правда» (1888) о средневековых крестьянских восстаниях сыграл важную роль в борьбе словенцев за национальное равенство и социальную справедливость. Вообще антиклерикальная боевая социальная поэзия А. Ашкерца занимает особое место в развитии реалистической поэзии XIX века у югославских народов (сборник «Новые стихи», 1900). Поэт много путешествовал, в частности, побывал в Центральной России, в Крыму, на Кавказе, а также в странах Африки, Ближнего Востока, центральной и южной Европы. Вместе с поэтом Й. Веселом-Косеским был инициатором издания и переводчиком «Русской антологии» (1902).

«Дымится черное, распаханное поле…» Перевод С. Штейна

Дымится черное, распаханное поле…

Проходит селянин по свежей борозде

И семена рукою неустанной

Бросает в землю, словно мимоходом.

И мудрая кормилица Земля

Встречает радостно весенние посевы,

Скрывая их в таинственные недра,

Откуда золотом они заколосятся.

Дымится черное, распаханное поле,

Проходит сеятель по свежей борозде,

Бросая семена… Не так ли ты, поэт,

В сердца людей свои роняешь мысли?

РУССКИЙ ЯЗЫК Перевод А. Сиротинина

Язык прекрасный русского народа,

Как ты пленителен, как близок мне!

Какие тайные созвучья-струны

Родишь ты вдруг в душевной глубине!

Великий, мощный, благозвучный,

Язык славянский, ты — язык и мой.

В твоих ласкающих так сладко звуках

Не говорила ль мать моя со мной?

Ты — нежная, серебряная арфа

В руках у вдохновенного певца,

И райский звук твоей волшебной песни

Волнует мощным эхом все сердца.

Она то млеет вся, как страсти шепот,

То плач отчаянья, то тяжкий стон

В ней слышится, то вопль тоски безбрежной.

Она летит, то плавная, как звон

Колоколов, зовущий властно и призывно,

То грозная, как гром из тучи грозовой,

То шумная, как моря гул прибрежный,

То разудалая, как вихрь степной.

Ты — царь. Властительное молвишь слово,

И вмиг сынов твоих бессчетный строй

На твой призыв встает и смело рвется

За родину и за свободу в бой.

Мыслителю ты — крепкой стали молот.

Он из тебя кует победной правды меч,—

И, мыслей новых искрами сверкая,

Твоя несется пламенная речь.

Гигант славянства, рабства ты не знаешь!

Не может быть невольником герой.

Не даст себя он заковать в оковы,

Ему несносен мрак тюрьмы сырой.

О нет, ты не орудье силы темной:

Ты света властелин, ты гонишь ложь!

Глашатай истины ты и свободы,

Из тьмы ты к солнцу правды нас ведешь!

Да светит же твой яркий, мощный светоч

От дальних Балта синего брегов

Чрез горы, дол, чрез тундры и чрез реки

До океана Тихого валов!

От солнца Индии до стран полночи

Простертых в прахе к счастью да зовет,

Народы к жизни воздвигает новой

И всем им весть спасения несет!

ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ ПАМЯТНИК ПУШКИНУ Перевод А. Сиротинина

Туда, туда, в зеленый темный парк,

Из спертой комнаты на воздух чистый,

Свободный, утренний, весенний воздух!

Заря уж брезжится… Уходит ночь.

И вышел ты… Поспешными шагами,

В лицейский завернувшись плащ, ты шел

Дорожкой белой меж деревьев темных

Туда, туда, в приют уединенья,

В ту рощу дальнюю, где тишь кругом…

Хотел ты быть один с самим собой.

И сел на лавку низкую… О, ночь,

О, эта ночь порывов вдохновенья,

Налетов творчества. Как их назвать,

Благословеньем божьим иль проклятьем?

Придут они — и нет душе покоя,

Встают за мыслью мысли, точно волны,

Морским подъемлемые ветром;

В сердечной глубине, не уставая,

Кипит и страстно рвется чувств поток,

На волю просится, ласк солнца жаждет

И хочет вылиться наружу в слове,

И в песнях огненных, и в строфах звучных…

О, эти чувства, образы и мысли!

Как тесно им в объеме груди нашей…

Священны вы, минуты вдохновенья,

Счастливый час восторгов несравненных,

Когда сама собою льется песня,

И под незримой божьего рукой

Дрожат, звенят и стонут струны сердца…

Тот миг — он твой теперь, не правда ль, Пушкин?

Мечтой объят, сидишь ты предо мною,

Слегка склонившись на руку главой,

И вдаль глядят задумчивые очи.

Куда младые сны тебя уводят?

Какая песнь неведомая зреет

В душевной глубине? Младая ль дева

Играет там симфонию любви,

Иль пестрый мир народных русских сказок,

Преданья старины тебя влекут?

Как знать? Как угадать? Ты сам не знаешь,

Какой мотив из сердца первым встанет,

Какие первыми сегодня строфы

Из-под пера польются на бумагу.

Вдаль смотрят заглядевшиеся очи,

Надеждой молодою грудь полна,

И сам ты молод этим утром свежим,

И родина твоя, как утро, молода!

Сквозь тьму ветвей пробился солнца луч

И, точно гений, с высоты слетевший,

Чело твое приветливо целует.

Его ты чуешь ласковый привет,

Ты чувствуешь: над Русью утро встало.