Европейская мозаика - [36]

Дабы сохранить за собой свободу действий, Бруно бежал в Рим, где надеялся оправдаться. Вечный город встретил его шумным празднованием свадьбы Джакомо Буонкампаньи, незаконного отпрыска 80-летнего папы Григория XIII, с графиней Ди Сантафиоре. Однако Рим был не лучшим местом для беглых еретиков. Редкий год не был отмечен огненным спектаклем инквизиции. Так, в 1567 году был обезглавлен и сожжён бывший папский протонотарий Пьетро Карнесекки вместе с его братом; в 1568-м на костёр взошли пять человек, на следующий год — ещё четверо, в том числе философ и поэт Аонио Палеарио. Костры пылали в Риме и в 1572, и в 1573 годах.

Бруно укрылся в доминиканском монастыре Санта Мария делла Минерва. По прошествии нескольких дней он узнал от своих неаполитанских друзей, что при обыске в его келье нашли комментарии Эразма Роттердамского к некоторым сочинениям свв. Иеронима и Иоанна Златоуста. Книга эта значилась в папском «Индексе», ибо Эразм в своих комментариях всячески подчёркивал, насколько далеко отстоят богатство и развращённость католического духовенства от обычаев и нравов ранних христиан.

Предупреждённый о том, что в Риме вот-вот готовы санкционировать процесс против него, Бруно покинул папскую столицу. С невероятным облегчением он сложил с себя монашеские обеты и сбросил монашеское одеяние.

Уйдя из тесной, сумрачной пещеры,

Где заблужденье век меня томило,

Там оставляю цепи, что сдавила

На мне рука враждебная без меры.

Да, теперь он — изгнанник, беглец и даже хуже того — отступник. Но зато у него больше нет нужды таить свои мысли. Отныне его призвание в том, чтобы нести людям своё философское евангелие, благую весть разума, не стеснённого оковами церковной ортодоксии.

«Философия рассвета»

Джордано Бруно всегда подчёркивал научный характер своего учения, хотя правильнее говорить не о научности его философской системы, а об её интеллектуализме. При этом он не скрывал глубочайшего родства своего метода с поэтическим озарением:

В строенье плоти сердце — мой Парнас,

Куда всхожу искать отдохновенья;

А мысли — музы, мне они подчас

Приносят в дар прекрасные виденья.

(Пер. В. А. Ещин)

Действительно, в любом из диалогов Бруно, в которых он брался изложить те или иные аспекты своей философии, призванной заменить традиционное богословское мировоззрение, «истинное» знание открывается через сложную систему образов, метафор и символов. Аналитическому исследованию здесь почти нет места. Следовательно, это сокровенное знание, наука для посвящённых, своеобразная религия ума или умственная религия, а философ, в понятии Бруно, — это поэт или, точнее, маг, заключающий образы своей памяти в поэтическую форму. Таким образом, метод познания чрезвычайно значим для характеристики «ноланской философии». В определённом смысле его можно назвать магическим.

Память занимала исключительно важное место в античной и средневековой философии. По традиции, идущей от Платона, познание есть, собственно, не что иное, как воспоминание, извлечение посредством разума из глубины души предвечных образов и идей, заложенных в нас изначально. Чуть позднее сложился и соответствующий метод познания, получивший название мнемоники, «искусства памяти» или метода размещения. Суть его была в том, чтобы разбить познаваемый объект на систему «мест», соответствующую его внутренней структуре, и запечатлеть эти «места» в памяти познающего субъекта (философа, мага, мудреца) в виде неких архетипов. Мнемоникой с успехом пользовались римские ораторы, запоминавшие приготовленную речь по следующей методике. Вначале, для того чтобы образовать ряд «мест» в памяти, следовало припомнить или представить как можно более просторное здание, его передний двор и жилые комнаты, их внутреннее убранство — статуи, орнаменты, мебель и проч. Затем речь разбивалась на образы, которые мысленно размещались в различных местах воображаемого здания. Когда это было сделано, оратору во время произнесения речи оставалось только «обойти» эти места, соблюдая очерёдность, и забрать из каждого то, что там хранится.

Известно, что Метродор из Скепсиса, поражавший современников необыкновенной памятью, основой своей мнемонической системы сделал знаки зодиака, разделённые на 360 мест. С тех пор мнемоника постепенно превратилась в инструмент тайного, астрологического знания, пополнив перечень герметических искусств.

Не удивительно поэтому, что христианские богословы долгое время с опаской относились к мнемоническим техникам. Альберт Великий и Фома Аквинский постарались тщательно очистить «искусство памяти» от оккультно-магических образов, превратив его в рациональную технику запоминания, полезную в умеренных дозах. Однако полностью совлечь магическую мантию с мнемоники не удалось. В эпоху Возрождения она вошла в моду у неоплатоников и приверженцев герметизма, для которых образцом системы «мест» служило устройство космоса. Так «искусство памяти» превратилось в универсальный метод познания вселенной.

Самой грандиозной попыткой создания всеохватывающей мнемонической системы был «деревянный театр» Джулио Камилло, вмещавший в себе, по уверению его творца, всю сумму человеческих знаний. Информация, идеи и понятия были преобразованы в образы, и «размещены» (нарисованы) в определённом порядке вокруг сцены, на которой могли находиться одновременно два человека — учитель и ученик. «Места» в партере были отведены под наиболее важные образы, выше, в соответствии с удешевлением театральных мест, располагались менее значимые символы.