Европейцы - [49]

— Ну конечно же будет! — вскричал с беззаботным воодушевлением Феликс.

Баронесса усмехнулась.

— Ты занят только собой, ты так и не ответил на мой вопрос. А что прикажешь делать мне, пока ты будешь развлекаться со своей обворожительной Гертрудой?

— Vous serez de la partie!^[54] — воскликнул Феликс.

— Благодарю покорно; я вам все испорчу. — Баронесса на несколько мгновений опустила глаза. — Ты, что ж, думаешь оставить меня здесь? — спросила она.

Феликс ей улыбнулся.

— Когда речь идет о тебе, моя дорогая сестра, я не думаю, а выполняю распоряжения.

— По-моему, — сказала медленно Евгения, — нет более бессердечного человека, чем ты. Разве ты не видишь, что я расстроена?

— Я увидел, что ты не очень весела, и поспешил сообщить тебе приятную новость.

— Ну, в таком случае и я сообщу тебе одну новость. Вероятно, сам ты никогда бы не догадался. Роберт Эктон хочет на мне жениться.

— Нет, об этом я не догадывался! Но я вполне его понимаю. Так отчего же ты несчастна?

— Оттого, что я не могу решить.

— Соглашайся, соглашайся! — вскричал радостным тоном Феликс. — Лучше человека, чем он, во всем мире не сыщется.

— Он ужасно в меня влюблен, — сказала баронесса.

— И у него огромное состояние, позволь и мне, в свою очередь, напомнить тебе об этом.

— О, я прекрасно это знаю, — сказала Евгения. — Пожалуй, это самый сильный довод в его пользу. Как видишь, я вполне с тобой откровенна.

Отойдя от окна, она приблизилась к брату и пристально на него посмотрела. Он перебирал в уме разного рода возможности; она думала о том, как он ее на самом деле понял. Понять ее можно было, как я уже намекнул, по-разному: можно было понять то, что она сказала, или то, что она подразумевала, и, наконец, можно было понять ее и вовсе на третий лад. Скорее всего она в конечном счете подразумевала, что Феликсу следует избавить ее от необходимости излагать обстоятельства дела более подробно, а засим почесть своим непременным долгом помогать ей всеми правдами выйти замуж за этого лучшего в мире человека. Но что из всего этого понял Феликс, мы так и не узнаем.

— Раз ты снова получаешь свободу, за чем же дело стало?

— Как тебе сказать… он не слишком мне нравится.

— А ты постарайся себя уговорить.

— Я и так стараюсь, — ответила баронесса. — Мне это лучше удалось бы, если бы он жил не здесь. Я никогда не смогу жить здесь.

— Так убеди его поехать в Европу, — предложил Феликс.

— Ты толкуешь о счастье, основанном на отчаянных усилиях, — возразила баронесса. — Это совсем не то, к чему я стремлюсь. Он никогда не согласится жить в Европе.

— С тобой он согласится жить хоть на краю света, — сказал галантно Феликс.

Сестра по-прежнему смотрела на него, пронзая его лучами своих прелестных глаз; потом она снова отвернулась.

— Во всяком случае, как видишь, — сказала она, — если кому-нибудь вздумалось бы говорить обо мне, что я приехала сюда искать счастья, то при этом следовало бы добавить, что я его нашла!

— Так не упусти его! — убеждал ее хоть и улыбаясь, но вполне серьезно Феликс.

— Я очень благодарна тебе за участие, — заявила она несколько секунд спустя. — Но ты должен обещать мне одну вещь: pas de zèle!^[55] Если мистер Эктон станет просить тебя защищать его интересы, под любым предлогом откажись.

— У меня есть прекрасный для этого предлог, — сказал Феликс. — Необходимость защищать свои собственные.

— Если он примется говорить обо мне… лестно, — продолжала Евгения. — Охлади его пыл. Я не терплю, когда меня торопят. Предпочитаю решать такие вещи не спеша, взвесив все доводы за и против.

— Я буду крайне сдержан, обещаю, — сказал Феликс. — Но тебе я говорю, соглашайся во что бы то ни стало.

Она подошла уже к открытой двери и стояла там, глядя на брата.

— Я иду к себе переодеваться, — сказала она. — И обо всем подумаю.

Он слышал, как она медленно прошла в свои комнаты.

Дождь под вечер прекратился, и сразу вслед за тем занялся, замерцал, заструился закат. Феликс работал, сидя у себя в мастерской; наконец, когда и без того не слишком яркий свет стал заметно убывать. Феликс отложил кисти и вышел на маленькую веранду. Некоторое время он по ней прохаживался, глядя на роскошно пылавшую в небе полосу и повторяя себе в который раз, что это страна закатов. Чудесные глубины разгоравшегося пожара волновали его воображение, он всегда находил там, в этом небе, какие-то образы, какие-то добрые предзнаменования. Он думал о самых разных вещах: о том, как они с Гертрудой пустятся странствовать по свету: он словно бы видел их возможные приключения на пламеневшем между двумя грядами туч фризе; и еще он думал о том, что сказала ему сейчас Евгения. Он от всей души желал, чтобы мадам Мюнстер вступила в благополучный и благопристойный брак. Закат все сгущался и разрастался, и Феликсу вдруг пришла охота набросать эту ошеломляющую своими красками картину. Он пошел к себе в мастерскую, принес оттуда небольшую тонкую доску, палитру, кисти и, прислонив доску к подоконнику, принялся с немалым воодушевлением класть на нее краски. Прошло немного времени, и Феликс увидел, как вдали, из дома мистера Уэнтуорта выходит, прижимая к груди огромный сложенный зонт, мистер Брэнд. Он шел невеселый, задумчивый, не поднимая головы. Задержав в воздухе кисть, Феликс несколько секунд наблюдал за ним и, когда тот достаточно приблизился, словно движимый внезапным порывом, подошел к садовой калитке и стал ему махать, что, благодаря зажатому в руке пучку кистей и палитре, выглядело достаточно выразительно.