Европа в средние века - [64]

«Эта новость разнеслась в Безье и других местах, и там услышали, что Бетизак рассказал и сознался по своей собственной воле, без принуждения, что он еретик и давно впал в еретическое нечестие, и что король сказал, что он желает, чтобы тот был повешен и сожжен. И были тогда в Безье толпы ликующего народа, ибо весьма ненавидим он был жителями. Узнали эту новость и два рыцаря, просившие от имени герцога Беррийского выдать им Бетизака. И были они сильно удивлены и обескуражены, и не знали, что и подумать. Мессир Пьер Меспен догадался и сказал: «Сир де Нантуйе, боюсь я, что Бетизака предали. И может быть, пришли к нему тайно в тюрьму и убедили сделать сие признание, дав ему понять, что если он сознается в столь ужасном и отвратительном грехе, за дело возьмется Церковь, отправят его в Авиньон, а там Папа отпустит его. Ну и безумец! Ведь его провели, ибо уже все слышали, что король хочет, чтобы он был сожжен и повешен. Пойдем, поспешим к нему в тюрьму, поговорим с ним и раскроем ему глаза, ибо получил он лукавый и вредный совет.»

«Оба рыцаря, не мешкая, вышли из своего отеля, пришли в королевскую тюрьму и обратились к тюремщику, чтобы он дал им поговорить с Бетизаком. Но тюремщик принес извинения и сказал: «Монсеньоры, я, а также эти четыре пристава, присланные и прикомандированные сюда самим королем, получили строгое указание никому не позволять разговаривать с ним, а за выполнение сего приказа мы отвечаем головой. Мы не смеем нарушить распоряжение короля. Тогда рыцарям стало понятно, что труд их напрасен, что Бетизак попал в ловушку и что смерти ему не миновать, так уж повернули против него дело. Они вернулись в свой отель, взяли счет, расплатились, оседлали лошадей и вернулись к герцогу Беррийскому.

«Конец же Бетизака был таков: на следующее утро, едва пробило десять часов, его вывели из королевской тюрьмы и привели во дворец епископа; там уже собрались члены церковного и светского суда, назначенные епископом и королем. Бальи Безье, державший его в тюрьме, обратился к назначенным епископом судьям с такими словами: «Взгляните на Бетизака, коего предаем мы вам как нечестивца и еретика, отпавшего от веры, и не будь он важной персоной, мы бы поступили с ним так, как заслужил он своими делами.» Член церковного суда спросил у Бетизака, действительно ли он был таким, как о нем говорили, и попросил его принародно обо всем рассказать и во всем сознаться. Бетизак, полагая, что дает удачный ответ и что признание избавит его от опасности, сказал: «Да.» Трижды был задан ему все тот же вопрос, и трижды громогласно и принародно он все признал. Согласитесь, ловко же его провели и обманули, ибо, если бы он твердо держался своих показаний касательно причин, по которым он был схвачен и брошен в тюрьму, с ним бы не случилось ничего дурного, напротив, его бы отпустили, так как герцог Беррийский подтверждал правильность всех его действий, всех установленных им податей, налогов и сборов, кои наложены были на жителей Лангедока по его, герцога указанию; можно, однако, предположить, что фортуна зло подшутила над ним, и в тот самый миг, когда он думал, что твердо оседлал вершину ее колеса, оно повернулось, и он низвергнулся в грязь, как это бывало с сотней тысяч других, с тех пор как был создан и первоустроен мир. Церковным судьей Бетизак был передан в руки бальи Безье, возглавлявшего от имени короля светский суд, бальи же без промедления приказал вывести его на площадь перед дворцом; все свершилось так быстро, что у Бетизака не было времени ни возразить ему, ни отречься от своих признаний, ибо, увидев на площади разложенный костер и оказавшись в руках палача, он пришел в крайнее изумление; понял он тогда, наконец, что его обманули и предали. Закричал он тогда во весь голос, надеясь быть услышанным, однако на его протесты никто не обратил ни малейшего внимания; и сказали ему: «Бетизак, таков приказ; вам предстоит умереть. Ваши злые дела привели вас к злому концу.» Его торопили, костер был уже готов. На площади была воздвигнута виселица, под перекладиной был столб и большая железная цепь, наверху виселицы также была цепь и железный ошейник. С помощью шарнира ошейник этот открыли и надели ему на шею, затем закрыли и потянули вверх, чтобы он дольше держался. Цепью обмотали его поверх связывавших его веревок, с тем чтобы он держался более прямо и жестко. Он не переставал выкрикивать: «Герцог Беррийский, меня убивают ни за что, казнят без вины.» Как только его привязали к столбу, тотчас же со всех сторон его плотно обложили связками и вязанками сухого хвороста и подожгли. Хворост сразу загорелся. Так Бетизак был повешен и сожжен, и король Франции, если хотел, мог наблюдать за всем этим из окна своей спальни. Таким плачевным оказался конец Бетизака. И так народ отомстил ему, ибо, коли послушать людей, он замучил их бесчисленными поборами и нанес им великий ущерб во время своего правления в марках Лангедока.»

Жан Фруассар, «Хроники.»

СМЕРТЬ

Образ Голгофы, крестов, распятых тел, довлеет, доминирует в искусстве XIV века. Он призывает к раскаянию. Но в то же время он призывает к надежде: не пообещал ли Христос одному из распятых вместе с ним, бывшему однако преступником, разбойником, что он в тот же вечер попадет в Рай? А главное, не воскрес ли Иисус на третий день, не вышел ли, торжествуя над смертью, из гроба, чтобы во славе вознестись на небеса? Таким образом, в сцене Голгофы проступает аллегория Троицы: мертвое тело Иисуса принимает в свои руки Отец, между лицами же Отца и Сына, как дефис, соединяющий два слова, помещен Святой Дух в образе голубя. Он действительно помогает христианскому народу соединиться с судьбой Христа, умереть как умер Иисус, но затем победить смерть, как сам Иисус попрал ее тысячу четыреста лет тому назад. Подлинным средством достичь такого соединения было самоотождествление с Христом,    какое удалось Франциску Ассизскому, сопричастность страданию и унижению Христа, а для этого требовалось беспрерывно созерцать картины жизни и смерти Иисуса, бывшие широко распространенными повсюду. Но кто же способен вести праведную жизнь на земле, раздражаемый столькими соблазнами? Каждый, однако, может, по крайней мере, праведно умереть. Все оказывается поставленным на карту в эту последнюю, решающую минуту, в момент перехода в иной мир. Нужно быть готовым к нему. Поэтому изготовители книг, уверенные в успехе, принялись в конце XIV века выпускать рецепты праведной смерти, «Artes moriandi» тонкие книжицы, сборники картинок, наставляющие, указывающие путь.