Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг. - [19]

.

Остается лишь рассмотреть некоторые результаты, которых христианство добилось либо само, либо в сочетании с влияниями из других источников, которые по своей природе не подпадают ни под его религиозный, ни непосредственно этический труд.

В следующей главе об элементах цивилизации, введенных германцами, мы рассмотрим происхождение современной идеи о ценности отдельного человека в сравнении с классической идеей о большей важности государства. Одним из источников, из которого выросла эта современная идея, является, без сомнения, высшая ценность, придаваемая каждому человеку в христианском учении о гораздо большей важности загробной жизни, нежели земная и любые ее интересы, о бесконечных будущностях, лежащих перед каждым человеком в зависимости от его личного выбора и характера. Позиция ранней церкви в этом вопросе по отношению к государству, в котором она существовала — Римской империи, пожалуй, отличалась большей крайностью, чем отношение к любому более позднему правительству, и все же были такие эпохи, когда контраст между высшими интересами индивида и государства был почти таким же разительным, и по этому вопросу христианское вероучение высказывалось со всей ясностью и определенностью. Того, что это вероучение приводит к усвоению позитивных институтов в любом свободном правительстве, мы подтвердить не можем. Его влияние можно увидеть скорее в цепочке идей, которыми мы оправдываем наше право на личную свободу.

Христианство учило также равенству всех людей в глазах Бога. Оно учило этому не просто как абстрактной идее. Это делал и стоицизм. Но по крайней мере, в раннем христианстве эта идея, насколько возможно, воплощалась на практике. Господин должен был обращаться со своим рабом как с братом. Они оба стояли на одной ступени относительно церкви, и ее посты и звания были открыты для обоих. Если у нас есть сомнения в правдивости древней истории о том, как в III веке раб стал епископом Рима, то важен сам факт, что в эту историю верили люди, и, конечно же, в века феодализма, когда церковь в большой степени находилась под феодальным влиянием, нередко встречались примеры, когда люди из низших классов достигали высочайшего положения в церкви. Учение церкви всегда ставило перед людьми идею равенства в моральных правах и конечной судьбе всего человечества. Однако едва ли мы можем утверждать, что это стало главной действенной силой в установлении практического равенства, насколько оно вообще было установлено[46].

И здесь христианство снова требовало полного отделения церкви от государства и признания того, что у обоих есть собственная независимая и отличная от других миссия, которую он должен исполнить. В Древнем мире эти двое были тесно связаны, и религиозная организация рассматривалась как чрезвычайно важная ветвь политической. Этот взгляд на их отношения нес в себе серьезную опасность для растущей церкви — опасность быть поглощенной государством, потерять всякую самостоятельность развития и быть вынужденной отвернуться от своей задачи ради того, чтобы служить политическим целям. Несомненно, именно эта опасность заставила раннюю церковь столь четко оформить доктрину независимости от государственного контроля, которая присуща христианству, и так активно отстаивать ее перед лицом римских императоров и германских королей.

То, что современное полное отделение церкви от государства, такое, как у нас в Соединенных Штатах, выросло из протеста против позиции самой церкви по этому вопросу, не доказывает, что отделение церкви от государства не является продуктом христианского учения, но дает нам очередной пример того, что более поздняя церковь в целом не хранила верность основополагающим принципам христианства и что их пришлось восстанавливать посредством тех или иных реформ. Когда церковь обеспечила себе независимость от государства, усовершенствовала свою организацию и окрепла, она сделала шаг вперед и заявила о праве церкви контролировать государство. То, что этот принцип в практической деятельности столь же опасен, сколь и другой, при котором государство поглощает церковь, не нуждается в доказательствах, но не нуждается в доказательствах и то, что они оба одинаково чужды христианскому учению.

Нетрудно понять, какую пользу цивилизации может принести полное разделение церкви и государства. Признание этих двух институтов совершенно разными сферами — важнейшее условие свободы мысли и свободы дискуссии, и без него интеллектуальный прогресс, за исключением области теории и бесплодных рассуждений, был бы если и не невозможен, то осложнен непреодолимыми трудностями. Наконец, христианство пробудило в части древнего общества новую надежду, активность и производительную силу еще до того, как германцы подкрепили его своей жизненной энергией. Насколько это могло бы произойти, если бы не приход германцев и если бы в следующем веке сложились благоприятные условия, сказать невозможно, но этот результат заслуживает отдельного внимания и как проявление тенденции христианства, и, несомненно, как указание на один из источников будущего возрождения цивилизации.