Европа - [55]

Потом - и это тоже совсем не «Доктор Живаго» - баклановское «Знамя» отличилось записками Елены Ржевской о маршале Жукове, в которых цензуру не устраивало два момента: во-первых, Ржевская писала, что однажды Жуков назначил ей встречу, а у нее была путевка в санаторий, и к маршалу она не пошла, во-вторых, в записках речь шла о том, что ведомство Берии скрывало от Жукова, где находятся останки Гитлера - тоже не Бог весть какая сенсация, но для декабря 1986 года это было сильно. Собственно, о публикациях Ржевской и Бека Бакланов вспоминает как о главных своих редакторских победах, а о «Собачьем сердце» (а это он, Бакланов, первым в СССР опубликовал «Собачье сердце»!) рассказывает гораздо более сдержанно. Главлитовский запрет на публикацию повести Булгакова еще не был снят, но «Знамя» уже запланировало и проанонсировало (хотя и здесь не обошлось без хитрости - изначально в плане стояли «Роковые яйца», и даже они нервировали цензуру: «Как это - гады наступают на Москву?!») эту публикацию, а параллельно на «Ленфильме» Владимир Бортко уже снимал свой фильм с Евгением Евстигнеевым и Владимиром Толоконниковым. Бакланов и Бортко перезванивались - выясняли, разрешена ли публикация или еще нет. Разрешение из Главлита пришло уже после сдачи номера в набор, это был 1987 год, цензура еще существовала, но задерживать выход популярного журнала никто уже решиться не мог.

III.

Тогда же в активе «Знамени» мог оказаться еще и «Раковый корпус», но тут уже сработала не цензура, а копирайт. Бакланов написал письмо Солженицыну с просьбой дать разрешение на публикацию, тот ответил, что хочет, чтобы все его произведения в СССР печатал «Новый мир». Почему, Бакланов не знает. «Солженицын мне не объяснил, а задавать ему какие-то дополнительные вопросы я не хотел».

Они, кстати, были знакомы - условно, конечно, но Бакланов любит об этой встрече вспоминать. Когда тот же «Раковый корпус» обсуждали в Союзе писателей (еще до высылки Солженицына), Бакланов - так, по крайней мере, об этом рассказывает он сам, - выступил, сказал, что не печатать такую книгу - это позор, а самого Солженицына вне зависимости от того, издадут его сейчас или нет, ждут большие испытания и большое будущее. «Я хотел сказать что-то еще, но забыл, запнулся, а Солженицын, он рядом сидел, на меня так смотрит и шепчет: "Ну говорите, говорите же!" И у меня все настроение сразу прошло, и я ушел с трибуны - мол, мне больше сказать нечего».

IV.

Из «Знамени» Бакланов ушел в 1993 году. Рассказывает, что однажды ночью вдруг подумал: годы идут, в редакции ремонт, надо чинить крышу, надо ремонтировать один туалет и строить другой, женский; жизнь проходит, новых книг давно нет, все силы тратятся на какую-то чепуху - надо уходить. И ушел. Но вообще, наверное, уходить стоило раньше - в девяносто первом, когда у «Знамени» был тираж под миллион и не было проблем с деньгами. Сейчас трудно представить, каково было номенклатурному советскому главреду в первые капиталистические месяцы, но Бакланов справился. Январский номер «Знамени» за 1992 год мог не выйти (либерализация цен, инфляция, полностью сгоревшие сборы за подписку), но вышел, правда, с логотипом Российской товарно-сырьевой биржи Константина Борового на обложке. Боровой к Бакланову приехал сам, в сопровождении какого-то американского журналиста, взявшегося писать о новых русских меценатах. Рисуясь скорее перед американцем, чем перед Баклановым, Боровой дал главному редактору «Знамени» полтора миллиона рублей наличными. Денег хватило только на один номер, но потом появились еще какие-то спонсоры, потом еще, а потом началось бесперебойное соросовское финансирование.

Фонд Сороса пришел в СССР в 1989 году, и Бакланов сразу же вошел (между прочим, вместе с Валентином Распутиным) в его попечительский совет. Так получилось, что консультировала Сороса переводчица Нина Буис, американка из русского купеческого рода Корзинкиных, переводившая прозу Бакланова на английский. Она и порекомендовала Соросу Бакланова, когда тот решил запускать в Советском Союзе свои программы. «Он спрашивал меня: "Что нужно делать, чтобы позиции Горбачева укрепились?" Я говорил ему: "Поддерживайте гласность"». К началу девяностых соросовские гранты понадобились уже самому Бакланову - и, надо отдать Соросу должное, спасли российские толстые журналы от гибели в условиях рынка.

V.

«Писатели требуют от правительства решительных действий» - знаменитое письмо сорока двух, опубликованное 5 октября 1993 года в «Известиях», многие помнят до сих пор. Белый дом уже расстрелян, лидеры оппозиции уже в Лефортовской тюрьме, но творческая интеллигенция требовала не останавливаться на достигнутом, запрещать газеты и партии, добивать врагов. Рядом с подписями Дмитрия Лихачева, Булата Окуджавы, Виктора Астафьева и других под этим письмом стояла и подпись Григория Бакланова, и я волновался, спрашивая его об этом письме, полагая, что старый писатель может нервно отреагировать на напоминание о прошлых ошибках. Волноваться, как оказалось, не стоило: внимательно выслушав вопрос, Бакланов ответил:

– Ну да, подписал. И правильно подписал! Белый дом во главе с Хасбулатовым вел к тому, чтобы растоптать те небольшие ростки реформ, которые только начали Ельцин и Гайдар. Ельцин же шел на уступки, он хотел договориться с Хасбулатовым, и народ проголосовал за Ельцина - помните, «Да-да-нет-да»? Армия выжидала, все всего боялись, и мы не могли в такой обстановке оставаться в стороне.