Эвридика - [6]
Орфей. Клянусь.
Эвридика (недоверчиво). И даже если она будет похожа на меня?
Орфей. Даже если будет похожа. Я не дам себя провести!
Эвридика. И вы клянетесь в этом добровольно?
Орфей. Добровольно.
Эвридика. Хорошо. И, конечно, клянетесь моей жизнью?
Орфей. Вашей жизнью.
Эвридика. Надеюсь, вам известно, что когда клянутся жизнью другого человека, он умрет, если вы нарушите клятву.
Орфей. Мне это известно.
Эвридика (после короткого раздумья). Хорошо. Но, может быть, вы поступаете так потому, — судя по вашему ангельскому виду, вы на все способны, — потому, что в глубине души думаете: «Почему бы мне не поклясться ее жизнью? Чем я рискую? Если она умрет как раз в ту минуту, когда я захочу ее бросить, это, в сущности, будет гораздо удобнее. Ведь мертвую бросить легче, — ни сцен, ни слез…». О, я вас знаю!
Орфей (улыбаясь). Да, весьма хитроумная мысль, но мне она как-то не приходила в голову.
Эвридика. В самом деле? А то лучше уж сказать мне сразу.
Орфей. В самом деле.
Эвридика. Поклянитесь мне в этом.
Орфей (подняв руку) . Клянусь.
Эвридика (подходит к нему ближе). Хорошо. Так вот, что я вам скажу. Я хотела только испытать вас. Мы не произносили настоящих клятв. Чтобы поклясться по-настоящему, недостаточно чуточку поднять руку, — это жест весьма двусмысленный, его можно истолковать как угодно. Надо вытянуть руку вот так, плюнуть на землю… Не смейтесь, знайте, теперь все будет всерьез. Говорят даже, что, если такую клятву нарушить, человек не только внезапно умирает, но еще очень мучается перед смертью.
Орфей (серьезно). Я приму это во внимание.
Эвридика. Хорошо. Так вот, теперь, когда вам точно известно, какой опасности вы меня подвергаете, солгав даже капельку, поклянитесь мне, пожалуйста, любимый, вытянув руку и плюнув на землю, что все, в чем вы мне поклялись, правда.
Орфей. Я плюю на землю, я вытягиваю руку, я клянусь.
Эвридика (со вздохом облегчения). Хорошо. Я вам верю. Впрочем, меня так легко обмануть, я так доверчива. Вы улыбаетесь, вы надо мной смеетесь?
Орфей. Я смотрю на вас. Оказывается, у меня до сих пор не было времени посмотреть на вас.
Эвридика. Я некрасивая? Если я долго плачу или много смеюсь, у меня на кончике носа иногда появляется красное пятнышко. Лучше уж я сразу вам скажу, чтобы потом для вас не было неприятного сюрприза.
Орфей. Я готов с этим примириться.
Эвридика. И еще я худая. Не такая худая, какой кажусь, нет, когда я моюсь, я даже думаю, что сложена совсем неплохо; но в общем-то я не из тех женщин, с которыми уютно быть рядом.
Орфей. Я не слишком стремлюсь к уюту.
Эвридика. Ведь я могу вам дать лишь то, что у меня есть, правда? И поэтому не надо строить себе иллюзий на мой счет… К тому же я глупая, ни о чем не умею поговорить, и не надо слишком рассчитывать на меня как на собеседницу.
Орфей (улыбаясь). Но вы говорите не умолкая…
Эвридика. Да, я говорю не умолкая, но я не умею ответить. Вот поэтому-то я и говорю не умолкая, чтобы мне не задавали вопросов. Это мой способ быть молчаливой. Каждый устраивается как может. Конечно, вам все это ненавистно. Такое уж мое везенье. Вот посмотрите, вам во мне ничего не понравится.
Орфей. Ошибаетесь. Мне очень нравится, когда вы много говорите. Такое приятное журчание, и так спокойно становится на душе.
Эвридика. Ну что вы! Я уверена, что вам нравятся женщины загадочные. Типа Греты Гарбо. Два метра ростом, огромные глазища, огромный рот, огромные руки, целые дни бродит по лесам и курит сигареты. А я совсем не такая. Вам надо сразу поставить крест на своей мечте.
Орфей. Я поставил крест.
Эвридика. Да, это на словах, но я прекрасно вижу ваши глаза. (Бросается в его объятия.) О любимый мой, любимый, как грустно, что я совсем не такая, какие вам нравятся! Но что я должна, по-вашему, сделать? Подрасти? Я попробую. Буду заниматься гимнастикой. Хотите, чтобы я была дикая, странная?… Я буду таращить глаза, накрашусь посильнее. Попробую быть мрачной, стану курить…
Орфей. О нет!
Эвридика. Да-да, я попробую быть загадочной. Не воображайте, что так сложно быть загадочной. Достаточно ни о чем не думать, а это под силу каждой женщине.
Орфей. Глупышка!
Эвридика. Я и буду глупенькой, можете поверить! Но и разумной тоже, и мотовкой, и бережливой, и иногда покорной, как одалиска, с которой делают что хотят в постели, а иногда, в те дни, когда вам захочется быть чуточку несчастным из-за меня, чудовищно несправедливой. О, не беспокойтесь, — только когда вам захочется… К тому же все это возместят другие дни, когда я буду по-матерински заботлива — утомительно заботлива, — это в дни, когда у вас выскочит фурункул или заболят зубы. Ну, а для дней, которые останутся незаполненными, у меня будут в запасе мещанки, недотроги, грубиянки, выскочки, истерички, мямли.
Орфей. И вы сумеете сыграть все роли?
Эвридика. Придется, любимый, иначе вас не удержишь, ведь вас будет тянуть ко всем женщинам сразу…
Орфей. Но когда же вы будете сами собой? Вы меня пугаете.
Эвридика. В промежутках. Пусть только выдастся минут пять свободных, я уж сумею.
Орфей. Да это же будет собачья жизнь!
Эвридика. Такова любовь!.. Собакам еще выпала легкая доля. Надо только дать себя немножко обнюхать, потом задумчиво протрусить несколько метров, делая вид, будто ничего не замечаешь. Насколько все у людей сложнее!
Пьеса Ануя, основанная на сюжете трагедии Еврипида, вскрывает состояние современного общества, его болезни — губительную для личности некоммуникабельность, стремление к успеху любой ценой, цинизм. При этом проблемы замалчиваются, а общество предаётся бездумным развлечениям, что в результате выливается в страшные социальные недуги — агрессию, ксенофобию, расизм.
Жан Ануй (1910 — 1987). Известный французский драматург. Комедии Ж. Ануя — трагикомедии, фарсы и водевили составили несколько циклов, каждый из которых, отличаясь тематическим и стилевым единством, во многом близок литературе экзистенционализма — проблемесуществования человека в абсурдном мире. Особое внимание в своих поздних произведениях Ж. Ануй уделяет извечному конфликту поколений, бессмысленности и бесперспективности политической борьбы, гнетущей повторяемости исторических ошибок и преступлений.
В основе спектакля лежит интеллектуальная пьеса Жана Ануя, которая, впрочем, служит лишь предлогом для данного сценического повествования — спектакль выходит далеко за рамки написанного. Действие разворачивается в послевоенной Франции, на некоем заштатном курорте, постояльцев которого призван развлекать небольшой оркестр.Каждый из оркестрантов рассказывает трагические эпизоды своей жизни, заново проживая их перед зрителями. Но это не просто история одного оркестра, это история всего человечества, причем преподнесенная нам под увеличительным стеклом, во всей своей правде и неприглядности.
Костюмированная драма «Бал воров» известного французского драматурга Жана Ануя, которую сам автор назвал «комедия-балет», сильно отличается от всех других его произведений. Компания мелких жуликов разрушает спокойствие курортного городка — самый удачливый из них похищает не только бриллианты, но и любовь местной красавицы. Ей приходится делать выбор между криминальным миром и миром высшего общества.
«Птички» Ануйя — остросатирическая комедия, отмеченная авторским сарказмом. Писатель использует старинную фарсовую традицию для создания обобщенного гротеска с нарочито подчеркнутыми отрицательными качествами персонажей. Образ Арчибальда — гошистского писателя, бывшего властителя дум молодежи, — представляет собой сгусток всех пороков. Он трус, позер, обжора, лодырь, лицемер, похотливый и гнусный развратник, подрабатывающий на «сексуальной революции». Под стать ему его родственники.Автор поместил всю компанию в экстремальную ситуацию, когда над их жизнью нависла угроза, что позволило ему обнажить неприглядное нутро каждого из персонажей.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.