Эвридика - [6]
Орфей. Клянусь.
Эвридика (недоверчиво). И даже если она будет похожа на меня?
Орфей. Даже если будет похожа. Я не дам себя провести!
Эвридика. И вы клянетесь в этом добровольно?
Орфей. Добровольно.
Эвридика. Хорошо. И, конечно, клянетесь моей жизнью?
Орфей. Вашей жизнью.
Эвридика. Надеюсь, вам известно, что когда клянутся жизнью другого человека, он умрет, если вы нарушите клятву.
Орфей. Мне это известно.
Эвридика (после короткого раздумья). Хорошо. Но, может быть, вы поступаете так потому, — судя по вашему ангельскому виду, вы на все способны, — потому, что в глубине души думаете: «Почему бы мне не поклясться ее жизнью? Чем я рискую? Если она умрет как раз в ту минуту, когда я захочу ее бросить, это, в сущности, будет гораздо удобнее. Ведь мертвую бросить легче, — ни сцен, ни слез…». О, я вас знаю!
Орфей (улыбаясь). Да, весьма хитроумная мысль, но мне она как-то не приходила в голову.
Эвридика. В самом деле? А то лучше уж сказать мне сразу.
Орфей. В самом деле.
Эвридика. Поклянитесь мне в этом.
Орфей (подняв руку) . Клянусь.
Эвридика (подходит к нему ближе). Хорошо. Так вот, что я вам скажу. Я хотела только испытать вас. Мы не произносили настоящих клятв. Чтобы поклясться по-настоящему, недостаточно чуточку поднять руку, — это жест весьма двусмысленный, его можно истолковать как угодно. Надо вытянуть руку вот так, плюнуть на землю… Не смейтесь, знайте, теперь все будет всерьез. Говорят даже, что, если такую клятву нарушить, человек не только внезапно умирает, но еще очень мучается перед смертью.
Орфей (серьезно). Я приму это во внимание.
Эвридика. Хорошо. Так вот, теперь, когда вам точно известно, какой опасности вы меня подвергаете, солгав даже капельку, поклянитесь мне, пожалуйста, любимый, вытянув руку и плюнув на землю, что все, в чем вы мне поклялись, правда.
Орфей. Я плюю на землю, я вытягиваю руку, я клянусь.
Эвридика (со вздохом облегчения). Хорошо. Я вам верю. Впрочем, меня так легко обмануть, я так доверчива. Вы улыбаетесь, вы надо мной смеетесь?
Орфей. Я смотрю на вас. Оказывается, у меня до сих пор не было времени посмотреть на вас.
Эвридика. Я некрасивая? Если я долго плачу или много смеюсь, у меня на кончике носа иногда появляется красное пятнышко. Лучше уж я сразу вам скажу, чтобы потом для вас не было неприятного сюрприза.
Орфей. Я готов с этим примириться.
Эвридика. И еще я худая. Не такая худая, какой кажусь, нет, когда я моюсь, я даже думаю, что сложена совсем неплохо; но в общем-то я не из тех женщин, с которыми уютно быть рядом.
Орфей. Я не слишком стремлюсь к уюту.
Эвридика. Ведь я могу вам дать лишь то, что у меня есть, правда? И поэтому не надо строить себе иллюзий на мой счет… К тому же я глупая, ни о чем не умею поговорить, и не надо слишком рассчитывать на меня как на собеседницу.
Орфей (улыбаясь). Но вы говорите не умолкая…
Эвридика. Да, я говорю не умолкая, но я не умею ответить. Вот поэтому-то я и говорю не умолкая, чтобы мне не задавали вопросов. Это мой способ быть молчаливой. Каждый устраивается как может. Конечно, вам все это ненавистно. Такое уж мое везенье. Вот посмотрите, вам во мне ничего не понравится.
Орфей. Ошибаетесь. Мне очень нравится, когда вы много говорите. Такое приятное журчание, и так спокойно становится на душе.
Эвридика. Ну что вы! Я уверена, что вам нравятся женщины загадочные. Типа Греты Гарбо. Два метра ростом, огромные глазища, огромный рот, огромные руки, целые дни бродит по лесам и курит сигареты. А я совсем не такая. Вам надо сразу поставить крест на своей мечте.
Орфей. Я поставил крест.
Эвридика. Да, это на словах, но я прекрасно вижу ваши глаза. (Бросается в его объятия.) О любимый мой, любимый, как грустно, что я совсем не такая, какие вам нравятся! Но что я должна, по-вашему, сделать? Подрасти? Я попробую. Буду заниматься гимнастикой. Хотите, чтобы я была дикая, странная?… Я буду таращить глаза, накрашусь посильнее. Попробую быть мрачной, стану курить…
Орфей. О нет!
Эвридика. Да-да, я попробую быть загадочной. Не воображайте, что так сложно быть загадочной. Достаточно ни о чем не думать, а это под силу каждой женщине.
Орфей. Глупышка!
Эвридика. Я и буду глупенькой, можете поверить! Но и разумной тоже, и мотовкой, и бережливой, и иногда покорной, как одалиска, с которой делают что хотят в постели, а иногда, в те дни, когда вам захочется быть чуточку несчастным из-за меня, чудовищно несправедливой. О, не беспокойтесь, — только когда вам захочется… К тому же все это возместят другие дни, когда я буду по-матерински заботлива — утомительно заботлива, — это в дни, когда у вас выскочит фурункул или заболят зубы. Ну, а для дней, которые останутся незаполненными, у меня будут в запасе мещанки, недотроги, грубиянки, выскочки, истерички, мямли.
Орфей. И вы сумеете сыграть все роли?
Эвридика. Придется, любимый, иначе вас не удержишь, ведь вас будет тянуть ко всем женщинам сразу…
Орфей. Но когда же вы будете сами собой? Вы меня пугаете.
Эвридика. В промежутках. Пусть только выдастся минут пять свободных, я уж сумею.
Орфей. Да это же будет собачья жизнь!
Эвридика. Такова любовь!.. Собакам еще выпала легкая доля. Надо только дать себя немножко обнюхать, потом задумчиво протрусить несколько метров, делая вид, будто ничего не замечаешь. Насколько все у людей сложнее!
Пьеса Ануя, основанная на сюжете трагедии Еврипида, вскрывает состояние современного общества, его болезни — губительную для личности некоммуникабельность, стремление к успеху любой ценой, цинизм. При этом проблемы замалчиваются, а общество предаётся бездумным развлечениям, что в результате выливается в страшные социальные недуги — агрессию, ксенофобию, расизм.
В основе спектакля лежит интеллектуальная пьеса Жана Ануя, которая, впрочем, служит лишь предлогом для данного сценического повествования — спектакль выходит далеко за рамки написанного. Действие разворачивается в послевоенной Франции, на некоем заштатном курорте, постояльцев которого призван развлекать небольшой оркестр.Каждый из оркестрантов рассказывает трагические эпизоды своей жизни, заново проживая их перед зрителями. Но это не просто история одного оркестра, это история всего человечества, причем преподнесенная нам под увеличительным стеклом, во всей своей правде и неприглядности.
Костюмированная драма «Бал воров» известного французского драматурга Жана Ануя, которую сам автор назвал «комедия-балет», сильно отличается от всех других его произведений. Компания мелких жуликов разрушает спокойствие курортного городка — самый удачливый из них похищает не только бриллианты, но и любовь местной красавицы. Ей приходится делать выбор между криминальным миром и миром высшего общества.
Жан Ануй (1910 — 1987). Известный французский драматург. Комедии Ж. Ануя — трагикомедии, фарсы и водевили составили несколько циклов, каждый из которых, отличаясь тематическим и стилевым единством, во многом близок литературе экзистенционализма — проблемесуществования человека в абсурдном мире. Особое внимание в своих поздних произведениях Ж. Ануй уделяет извечному конфликту поколений, бессмысленности и бесперспективности политической борьбы, гнетущей повторяемости исторических ошибок и преступлений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трагикомический рассказ о поэте, который пытался прожить свою жизнь легко, не обременяя себя и окружающих сильными страстями…
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
Два томика «Американских заметок» были опубликованы в октябре 1842 года. Материалом для «Заметок» послужили дневники и записные книжки. Работа над книгой протекала в течение нескольких месяцев непосредственно по возвращении на родину. Поездка в США глубоко разочаровала Диккенса. Этим чувством проникнута и сама книга, вышедшая с посвящением: «…тем из моих друзей в Америке… кому любовь к родине не мешает выслушивать истину…» В прессе «Американские заметки» были встречены с возмущением. Американская критика ждала от Диккенса восторженного панегирика и, не найдя его, обвинила писателя в клевете.
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
«Если я скажу, что не верю этим видениям — я солгу. Я их никогда не видал — это правда: я бывал в деревне во всякие часы ночи, бывал один и в компании великих трусов и, за исключением нескольких безобидных метеоров, каких-нибудь старых фосфорических деревьев и некоторых других явлений, не придающих природе плачевного вида, никогда не имел удовольствия встретить какой-нибудь фантастический предмет и рассказать, как очевидец, какую-нибудь историю о выходце с того света».
Настоящее собрание сочинений Сергея Николаевича Толстого (1908–1977) — прозаика, поэта, философа, драматурга, эссеиста, литературоведа, переводчика — публикуется впервые. Собрание открывает повесть «Осужденный жить», написанная в конце сороковых годов и являющаяся ключом к жизни и творчеству писателя. Эта книга — исторический документ, роман-эпопея русской жизни XVIII–XX веков — написана в жанре автобиографической художественной прозы.