Еврейское такси - [2]

— Ты не будешь жалеть, у нас хороший работа, да. Здесь живет ортодоксальные евреи. Это люди спокойный, на наркотик не знают даже. Остальное сам увидишь…

Вот уже полгода смотрю. Полгода — как один день. И каждый день — как полгода.

Сегодня первый вызов — к Бухарику. Это кличка, по-иному здесь его никто и не называет. Деньги-то будут, но машину после него придется проветривать, такое густое амбрэ не враз и выгонишь. Тип — хоть сейчас в кунсткамеру. Еще бы: хасид-алкоголик, редкость, уникум. Он одинок: то ли вдовец, то ли вечный бобыль. Машину вызывает часто, причем всегда почасово, двенадцать долларов в час, минимум на два часа. Возраста этот человек неопределенного — то ли 45, то все 70, портрет достоин кисти Рембрандта. Невысок ростом, слегка прихрамывает, рожа красная, с характерным для алкаша синеватым оттенком, половины передних зубов нет, оттого и речь невнятная. Одет традиционно в черное, но донельзя засаленное и измятое. Маршрут его знают все шоферы нашего кар-сервиса, Иосси и не спрашивает. Сначала в Манхеттен, на Первую авеню, в Кэмикл-банк. Там он снимет со счета деньги. Затем в Чайна-таун, к китайцам: он считает, что там водка и пиво дешевле. Возьмет у них ящик «Бадвайзера», плоскую флягу водки или бренди, какой-то китайской закуси и, облегченно вздохнув, усядется на заднем сиденье пировать. Разложит все свои богатства и еще минуты две блаженствует, созерцая и предвкушая. Он уверяет, что знает китайский кошерный ресторан в Чайна-Тауне- чудеса! Это, думаю, для успокоения своей хасидской совести. Впрочем, возможно, и не врет: в Нью Йорке можно встретить все, даже кошерную ветчину, особенно у китайцев.

Тронулись, не спеша, в Бруклин, куда-нибудь в район Флэтбуш, где черных больше, чем евреев, и, следовательно, меньше шансов, что его заметит кто-нибудь из знакомых.

По дороге он помаленьку отхлебывает из фляжки, запивает пивком и пытается завести разговор — ну как же пить без разговора! Его английский великолепен:

— Ай воллен спик ту ю бикоз ду бист джуиш туу, барух хашем!

Мой английский не намного лучше, разве что вместо словечек из идиша и иврита в нем будут отголоски русского.

Я слушаю вполуха и молчу — дорога ведь, еще ненароком нарушишь что-нибудь и нарвешься на полисмена.

— Зэт ю ис а идише гой!

Ну и ладно, гой так гой. Эту песню я уже выучил наизусть: дескать, я знаю, что ты еврей, только притворяешься, что не понимаешь, тебе это выгодно. Потому что ты русский, а притворяешься евреем… И машина твоя притворяется еврейской… Бикоз ю ист ацлоха, донт гоу ту синагога, ю зиест нихт, вери ис гут…

Мне смешно, я наконец не выдерживаю, пытаюсь втолковать ему, что и без синагоги смог бы увидеть Бога, если б мог выпить столько, сколько он. Вру, конечно, могу и не столько, я все же бывший офицер-десантник. Наш генерал, бывало, увещевал не знающих своей нормы: «Не умеешь пить — выпей свой литр и уходи, не порти настроения другим!»

…Бухарик вперил в меня тупо-подозрительный взор, и я в зеркале заднего вида вижу, как постепенно стекленеют его глаза, бормотание становится все невнятнее, уже ни черта и не разобрать, на каком это языке. Наконец голова его падает на грудь, раздается мощный храп.

Все, сеанс окончен, можно везти домой. Там я вытащу его из машины, он немного прочухается, поморгает глазками, силясь понять, где он и что с ним, я помогу ему добраться до двери, а ввалится в нее он уже сам. Рассчитается завтра, отдаст столько, сколько скажешь, спорить не будет. Но мы его никогда не обманываем — вероятно, по нашей российской слабости к пьющим.

Я доезжаю до ближайшего мусорного бака, вытряхиваю из машины всю оставшуюся дрянь, открываю все окна, включаю вентилятор, помалу ползу в кар-сервис и с грустью думаю, что так уж, наверное, мне записано в книге судеб: возить пьянь, большего не стою. Да и пьянь-то здесь…Видели б они Серёгу Тимофеева — их бы точно кондратий хватил!

Познакомились мы с ним случайно. Мне позарез нужен был аптекарь. На аптекарей мне не везло: одного убили, второго ждал два месяца, а он в первой же колонне за медикаментами подорвался на мине и остался без ноги. А я, только что став начмедом бригады, остался без аптекаря! Т. е. за медикаментами отправился сам. Нет, конечно, не то, чтобы одиноким героем — дальше ближайшего кишлака не прошел бы — а в составе колонны, под охраной БМД. Но и те два аптекаря тоже были под охраной…

Вообще- то те, кто по привычке думают, что на передовой воюют, а тыловики лишь воруют и баб трахают, про Афган ничего не понимают. Как и вообще про партизанские войны. Т. е., конечно, партизаны должны воевать со спецназом (или с зондеркомандами, если так понятней). Но они почему-то не хотят! А предпочитают бить тыловые колонны. Оно и безопаснее, и прибыльней. Тылы — они на то и тылы: то топливо везут, то жратву, то боеприпасы, то шмотки — в партизанском хозяйстве всё пригодится. Ещё во времена Дениса Давыдова партизаны налетали, в основном, на обозы.

Вся беда в том, что в этой войне оккупанты — мы, а партизаны-герои — они!

Короче, пока что в тылу у нас больше потерь, чем в разведроте. А вот наград — меньше. Комбриг сказал: «Тыловиков к наградам представлять только посмертно! При жизни они и сами себя неплохо поощряют!»