Еврейское остроумие. Десять заповедей - [26]
Его ученик, известный рав Исер — Залман Мельцер, рассказывал:
— Ия поступаю подобным образом! Если кто‑то приносит мне свою книгу и просит написать рекомендательное письмо, я беру книгу, читаю ее и обязательно пишу рекомендацию. Затем, когда рекомендация написана, я задаю себе вопрос — отдавать ли ее автору книги? Так я могу быть уверен, что мое решение не зависит от лени.
* * *
Хасидские учителя проповедовали умеренность в запросах и сами были ее примером.
Однажды на встречу со знаменитым Хафец — Хаимом — ребе Исраэль — Меиром а — Коэном, основателем и главой Радинской ешивы — приехали богатые супруги из Америки. Увидев обстановку в доме раби — старый стол с поцарапанной крышкой, множество разнокалиберных стульев и стеллажи с книгами вдоль голых стен, — молодая женщина не сдержалась:
— А где же ваша мебель?!
Хафец — Хаим ответил вопросом на вопрос: «А где ваша?»
Женщина изумленно уставилась на него:
— Дома, я ведь в Радине проездом!
— И моя там же, — радостно подхватил Хафец — Хаим. — Я в этом мире только проездом и держу свое имущество в постоянном доме — том, который я строю в Будущем Мире.
* * *
Однажды к раввину Нафтали пришел юноша, одержимый идеями преобразовать мир. Рав Нафтали лишь покачал головой.
— Но разве вы не видите, что этот мир полон лжи и пороков и надо что‑то делать?!
Рав Нафтали предложил юноше немного успокоиться и рассказал ему такую историю:
«Свила птица гнездо на морском берегу, у самой кромки воды. Через какое- то время волны утащили гнездо. Птица была в ярости, она начала клювом вычерпывать воду из моря на берег, а песок с берега бросать в воду. Увидала это другая птица и спрашивает:
— Что ты делаешь?
— Я посвящу всю свою жизнь, чтоб превратить море в сушу и сушу в море.
— Глупейшее ты создание! Много ли ты, в конце концов, можешь сделать?»
* * *
К раву Нафтали пришел юноша, одержимый желанием сделать мир лучше.
— Но зачем ты шел так далеко? Разве нужно чему‑то учиться, чтобы делать добрые дела?! — изумился рав Нафтали.
— Я хотел, чтоб вы помогли мне стать лучше, и тогда я смогу принести больше пользы людям.
Тогда рав Нафтали рассказал ему историю:
«Дело было давно, когда наши предки вернулись из Египта в землю Израилеву. Один благочестивый еврей шел по пустынной дороге. Вдруг он заметил человека, лежащего без сил. Он остановился и наклонился к лежащему, тот слабым голосом попросил пить. Еврей снял с пояса бурдюк, распустил его и понял, что вода в нем старая и не слишком хорошо пахнет. И тут он вспомнил, что не так давно проходил мимо источника. Он развернулся и бегом побежал назад, но когда он принес полный бурдюк свежей холодной воды, лежащий на земле человек уже умер от жажды».
* * *
Однажды рава Нафтали спросили, почему он так часто рассказывает притчи.
Он усмехнулся и сказал, что для того, чтоб узнать это, вопрошающему придется выслушать еще одну:
«Некогда Правда ходила по улицам голая, в чем мать родила. Это, конечно, не понравилось людям, и никто не пускал ее к себе в дом. Однажды, когда грустная неприкаянная Правда бродила по миру, она встретила Притчу, одетую в красивые яркие одежды, радовавшую глаз. Притча спросила Правду:
— Почему ты ходишь по миру такая грустная?
Правда печально опустила голову и сказала:
— Сестра моя, я уже стара, поэтому люди отворачиваются от меня.
— Не может быть, — сказала Притча, — что люди удаляются от тебя потому, что ты стара. Я вот тоже не моложе тебя, но чем старше становлюсь, тем больше людей восторгается мною! Я открою тебе секрет: люди не любят простых, открытых вещей. Они предпочитают, чтобы истины были скрыты и приукрашены. Давай я тебе подарю несколько своих красивых платьев и покажу тебя миру, ты сразу увидишь, как полюбят тебя люди.
Правда приняла совет Притчи и оделась в ее красивые одежды. И действительно, никто не убегал от нее, и ее принимали с радостью и с улыбкой. С тех пор Правда и Притча не расстаются».
Бааль Шем узнал, что один из его учеников тайно записывает все, что он говорит. Он собрал всех учеников и спросил: «Кто из вас записывает то, чему я вас учу?» Ученик тут же признался и подал свои записи учителю. Баал Шем внимательно изучил их, а потом сказал: «Но я такого не говорил! Ты не слушал меня ради Небес, поэтому тебя обволокли силы зла и твои уши слышали то, чего я не говорил!»
…Когда ослу говорят, что впереди ночлег, а позади овраг, осел ревет и поворачивается назад. На то он осел. А кроме ослов, никто против истин явных и вечных возражать не станет. Когда салоникский старьевщик Иошуа попросил у меня за старую трубку из красной левантской глины с жасминовым чубуком и янтарным наконечником две лиры, — я смутился, ведь в табачной лавке такая же трубка, чистенькая, новая, без трещин, стоила всего два пиастра. Но Иошуа сказал мне:
— Конечно, лира не пиастр, но и трубка Иошуи — не новая трубка. Все, созданное для забавы глупых, старея, портится и дешевеет. Все, созданное для услады мудрых, с годами растет в цене. За молодую девушку франтик платит двадцать пиастров, а старой потаскухе он не даст и чашки кофе. Но великий Маймонид в десять лет был ребенком среди других детей, а когда ему исполнилось пятьдесят лет, все ученые мужи Европы, Азии и Африки толпились в сенях его дома, ожидая, пока он выронит изо рта слово, равное полновесному червонцу. Я прошу у тебя за трубку две лиры, ибо каждый день я ее семь раз курил, кроме дня субботнего, когда не курил вовсе. И в первый раз я ее закурил после смерти моего незабвенного отца Элеазара бен Элиа, мне было тогда восемнадцать лет, а теперь мне шестьдесят восемь. Разве пятьдесят лет работы Иошуи не стоят двух лир?
