Еврей Петра Великого - [66]

— Что это никого не видно! — подозрительно глядя то на Брюса, то, в окно саней, на пустынную местность, заметил Петр. — А где больные? И я велел всем, всем пить воду не реже раза в неделю!

— Сегодня по случаю вашего приезда мужиков и баб отсюда насилу разогнали, — нашелся Брюс. — А иные опиваются и тонут в болоте.

— Чем это они опиваются? — недоверчиво спросил Петр.

— Водкой! — разъяснил Брюс, сообразив, что перегнул немного палку. — Они ведь сюда с водкою, как на праздник, идут.

Выбравшись из саней по откидным ступенькам, Петр шагнул на мостки и двинулся к павильону. Свита, разминая ноги, шла за ним. Незаметно отставший Брюс распорядился срочно доставить сюда стол, еды и вина для второго завтрака.

В павильоне было тепло и тихо, лавка из свежеструганых досок огибала корягу, очищенную от тины и грязи и убранную золотой бумагой, как куриная ножка на блюде. Присев на лавку, Петр вытянул ноги и глубоко вдохнул воздух, насыщенный сероводородными парами. На европейских курортах воняло, пожалуй, не так сильно… Наполнив высокую стеклянную кружку, он, запрокинув голову, гулко прополоскал горло, сплюнул под корягу, в бегущий по канальцу сточный ручеек, снова наполнил кружку до краев и теперь уже всю ее, медленно и вдумчиво, опорожнил. С трудом справившись с рвотными позывами, он еще раз сплюнул, потер пальцами глаза и крикнул в приоткрытую дверь:

— Эй, кто там!

Зальца вмиг наполнилась людьми, дышавшими внимательно. Вокруг царя, сидевшего у раззолоченной коряги, образовалось людское кольцо; все хотели протиснуться от стены или от двери поближе к центру, но каждый, на всякий случай, боялся отделиться от скопища и оказаться внутри кольца, лицом к лицу с мрачным Петром. Так прошла минута или две.

— Ну, что ж вы не пьете? — спросил наконец Петр. — Пейте!

Кольцо чуть заметно дрогнуло, передние пятились, не подымая глаз.

— Кабысдоха-покойника на вас нет! — горько сказал Петр. — А то бы он вам сейчас поднес… — И вдруг сорвался, вскочил, потрясая тяжелой тростью черного дерева: — Это ведь для вас, дурачье, для вашей пользы! Сколько вас учить надо! Пейте, а не то я вам в глотки волью!

Кольцо расступалось, редело. Задние выкатились уже наружу и, соступив в толчее с мостков, с проклятиями топтались в ледяной болотной грязи. Тухлый запах Чертовой кухни доносился и сюда.

Вытащи, подпирая потолок головой, стоял у стены, глядел на царя преданно. Он никуда не собирался отсюда выходить, пока его не выслали. Вонь он переносил терпеливо, как легкое наказание.

— Эй! — позвал его Петр.

И пока он протискивался к царю, задние предусмотрительно выкатывались в дверь.

— На! — сказал Петр, протягивая Вытащи кружку. — Пей! Это хорошо! Они ничего не понимают!

Вытащи принял кружку, покорно понюхал, поморщился и перекрестил рот. Потом, выдохнув, закрыл глаза и единым духом опрокинул в себя зловонную жижу.

— Вот видите! — назидательным тоном заметил Петр. — Давай, Вытащи, еще одну: кишечное полоскание облегчает сердце и оттягивает кровь от головы… Каждый человек должен знать свои анатомии, это просвещает и оберегает от болезней… Пей!

Вытащи больше не крестился, не выдыхал. Скрежеща зубами, он поднес кружку ко рту и медленно, через силу выцедил ее под подхлестывающим взглядом царя.

— Ну, как? — спросил Петр, дождавшись, когда Вытащи опрокинул порожнюю кружку себе на макушку, показывая тем, что там не осталось ни капли.

— Да как… — сдавленным голосом пробормотал Вытащи. — Позволь, Ваше Величество, поблевать…

— Нет! — резко выкрикнул Петр и ударил тростью в пол. — Терпеть надо! Иначе пользы никакой! Пей, дурак! Еще! — И, зачерпнув из-под коряги, сам подал кружку шуту.

Сделав глоток, Вытащи зашатался, выронил кружку и, закрыв лицо согнутой в локте рукой, бросился вон. На мостках он поспешно сунул два пальца в рот и, рыча, перегнулся через перильца. Легкие деревянные перильца заходили под ним ходуном.

— Порченый человек, — прислушиваясь к реву Вытащи, сказал Петр. — У него желудок гнилой необратимо, его и целебная вода не вылечит: раньше надо было начинать.

А Вытащи, разогнувшись, побрел к своей повозке, достал штоф из ящика и долго пил, запрокинув голову и заодно глядя на красивые голубые прорехи в посветлевшем небе.

Между походным вторым завтраком и обедом у городского головы поехали смотреть завод. Не доезжая ворот, у раскутанной арки, перед императорскими санями вытянулся в струну бессонный сторож и высыпали из укрытой еловыми лапами ямы, как из-под земли, крепкие красномордые гудошницы в новых лаптях. Прискакивая и крича песню, девки ударили по струнам, а Брюс, придумавший это явление гудошниц из ямы, вздохнул свободно: царь, кажется, остался доволен.

Арку Петр осматривал придирчиво, со знанием дела. Выкрашенная в семь цветов спектра, она изображала собою радугу, перекинутую над дорогой. В высшей ее точке, на деревянной площадочке, красовалась потешная бронзовая пушечка, размером не более собаки. Изречение, составленное от имени пушечки, гласило: «С искусным бомбардиром дострелю и до Персии».

Под музыкальный шум и песню гудошниц Петр дважды обошел арку и одобрительно кивнул Брюсу: хорошо, красиво! И ни у кого не возникает сомнения, что искусный бомбардир — это сам государь-император Петр Алексеич, собирающийся в поход против персов, дерзко обижающих братский азербайджанский народ. И в результате этого похода, с помощью олонецких пушек, великая Россия освободит угнетенных азербайджанцев, диких кавказцев и прочих армяшек… Просто и доходчиво!