Евреи в жизни одной женщины - [5]

Вечерело. Сумерки чуть разрядили жару. Американец и Степанов, не один час обсасывающие какое-то глупую тему уже сбились на лёгкий несвязный бред. Американец вдруг стал бросать на Катерину мутные взгляды и задираться, окликая её через столики. Иногда он вставал, намериваясь подсесть к её компании, но сила вновь налитого стакана тянула, как гири, вниз, назад, к стулу. Это даже нельзя было назвать внутренней борьбой, её не было, он просто не мог, не имел сил подняться. Руки беспомощно падали на столик то и дело сбивая то стакан, то бутылку. Он моментально концентрировался и бережно, почти нежно, как живое существо, подхватывал на лету убегающие от него предметы, ловил их виртуозно ловко, так что жидкость не успевала расплескаться, счастливо ставил всё на место, мол, спас, уцелело, и блаженно улыбался. Потом он откликался на видимо мучавшую его мысль, тянул голову к Катерине и мычал, по-домашнему: «Позвольте вас сегодня проводить». «Алкоголик-аристократ» – язвительно подметила она. Беспомощный и недееспособный герой-рыцарь. Было грустно, почему-то разболелась голова, и хотелось домой, но подняться и уйти, слишком бездарен был спектакль и безнадёжны актёры, Катерина не могла. Она тоже, как Американец, обессилила. «Может добавить интриги или взять инициативу в свои руки?» – вяло подумала она и тут же отмахнулась от случайной мысли. Был явно не её вечер. Ведь не сможет, не оторвётся, будет сидеть до изнеможения. И он, действительно, досиделся до конца, но не победного. Горькая, вонючая жидкость уже переполняла организм и не лилась, не проталкивалась в пищевод. Всё. Под завязку. Его явно тошнило, он побледнел. Трусливо-шатко поднялся, пригнул голову, и тяжело расставляя ноги, побрёл по дорожке к кустам. Он рвал в густой темноте долго, мучительно, громко, наконец, кусты зашевелились, как будто занавес закрылся, и Американец исчез за кулисами сцены, как провалился.

– Проводил. Победил стакан, не я. А если бы проводил? Пригласила бы в дом мертвецки пьяного человека? Жуть. Неужели это моё и я этого хочу? Не может быть, но почему же так жалко это большое беспомощное животное, блюющее под звёздами жаркой летней ночью. Ведь были когда-то шарм, и слова складывались в членораздельную речь. Подобрать? И что с ним делать? Будем начинать утро с опохмела, к обеду созреем и выйдем на свет божий, держась за руки, поддерживая друг друга. На что пить будем? Пенсия не скоро. Ой, лишенько.

Галя

– Олю, Олю, сядь прямо – Катерина поняла: вот оно. Фон, этот голос… именно он мешает ей целый вечер. Галя, подруга девчат и её новая знакомая, громко и безуспешно пыталась воспитывать свою шестнадцатилетнюю дочь, играющую с подростками в «дурака». И хотя девочка сидела буквально рядом, за соседним столиком, перекричать сложный и многоголосый улей террасы было невозможно. Но Галя не сдавалась. Она продолжала посылать свой призывный материнский клич, сигнал тревоги. Тут был важен подтекст: «Бойся, дочка, вокруг тебя мужчины, ты оторвалась от матери и в опасности». Галя была относительно спокойна, только тогда, когда дочь находилась от неё на расстоянии вытянутой руки. Девочка изредка оглядывалась на мать, рассеянно улыбалась, но ребята не давали ей отвлечься, и она тотчас же поворачивалась к матери спиной, продолжая игру и весело откликаясь беззаботным смехом на шутки юных поклонников. Чтобы убедить всех в своих страданиях, Галя принялась активно мучить подруг подробными рассказами о дочери, её проблемной спине, плохой успеваемости, монстрах-учителях, подростковых прыщах, болезненных месячных. Она свалила всё в кучу и уже не могла остановиться. Добрые подруги успокаивали заботливую мать и даже пытались усовестить. Негоже, мол, на глазах парней и всей террасы делать взрослой дочери замечания. Но Галя была непреклонна. Она твёрдо стояла на своём, нервно курила и пила пиво большими кружками. Ситуация и здесь грозила выйти из под контроля. Галя никак не унималась. Призывный клич к дочери повторялся с назойливой периодичностью. От бессилия у женщины уже дрожали руки, в голосе звучала слеза. Тревожно запахло грозой и истерикой. «Пора домой» – ещё раз лениво подумала Катерина, но не ушла. Она, как Американец, не могла уже бороться с собой, поддавшись течению.

На террасе Галю не то, чтобы не любили, нет, наоборот, здесь её окружали заботой и вниманием. Уж слишком худа, задёргана, даже затравлена. Она появлялась несколько раз в неделю, обычно с дочерью, изредка без неё. Галя, не останавливаясь и не делая пауз, текст сплошняком, тараторила, посвящая всех в свои бесконечные бытовые проблемы, судорожно, как за палочку-выручалочку хваталась за мобильник, вела бесплодные разговоры с какими-то своими спасителями. Обычно она жаловалась на отсутствие денег на счету и канючила телефоны с просьбой сделать один единственный звоночек. Причина всегда была очень веская, что-то на грани жизни и смерти. К поздним сумеркам Галя успевала крепко выпить, и тогда дочь тигрицей налетала на неё, пытаясь увести, но мать засиживалась до самого закрытия, несмотря на скандалы, уговоры и даже слёзы девчонки.