Евреи и Евразия - [68]

Это зависит прежде всего и больше всего от самого еврейского народа, от того, найдется ли в нем самом достаточно творческих сил, воли к бытию, мужественной и зрячей ненависти к духу зла, гибели и небытия, чтобы спастись и возродиться из нынешнего своего глубокого исторического и духовного упадка.

Вместо послесловия

В промежутке между написанием первого очерка настоящей работы и ее напечатанием судьба забросила пишущего эти строки в атлантическую метрополию Нового Света — Нью-Йорк. Таким путем ему открылось поле наблюдения за различными чертами «осуществления» еще одной утопии, некогда упорно привлекавшей к себе еврейскую периферию, успевшую заразить ею народную массу, пожалуй в большей степени, чем какой бы то ни было другой. Заманчивые горизонты страны долларов не только влекли к себе жадные глаза неприспособленных и неудачников перспективой вольготной и сытой жизни. Из-за них также до уха периферийной интеллигенции доносились некие райские звуки. Бойцов за идеалы парламентаризма и «свобод» Америка не только снабжала целым арсеналом наглядных доводов и доказательств от противного, но и, сверх того, дарила их настоящей находкой, еще одной утопией, для которой не только русская, но и европейская обстановка тех времен едва ли давала достаточно питательных материалов. Социальный идеал безликой, стандартизованной массы рабочих муравьев, упорным трудом сооружающих гигантское тело нового, механического Левиафана, окончательно преодолевал все религиозные и иррациональные предрассудки, давая достойное увенчание всему комплексу революционноутопических замыслов.

И потому да не покажется этот американский экскурс слишком далеким от нашей основной темы, имеющей в виду, в первую очередь, русское еврейство. К тому же современная американская диаспора связана с русским месторазвитием еще очень крепкими генетическими связями и очень свежей памятью. Самая пульсация подъемов и спадов еврейской эмиграционной волны в Америку в течение недавних десятилетий перед революцией очень точно совпадала с ритмикой развития политической борьбы в России. Самый вопрос о возникновении столь странного образования на территории, отвоеванной англо-саксонскими поселенцами у вымирающих рас, сразу устанавливает прямую и кровную связь со старой родиной, бередит незажившие раны.

Уже самая картина географического расселения еврейских масс по поверхности нового отечества чем-то напоминает доброе старое время на старой родине. Дело не в одной только стихийной тяге к крупным населенным пунктам городского типа. Есть тут еще другая, более разительная черта: скопление основного этнографического массива диаспоры на северо-восточном атлантическом побережье, в месторазвитии, посредствующем между новым отечеством и еще вчера родным Старым Светом и наиболее густо насыщенном связями и культурными влияниями этого последнего. Здесь перед нами опять пафос промежуточничества, тяга к накаленной атмосфере борьбы миров, аналогичная оседанию еврейства в течение XVIII и XIX веков на окраине евразийского мира, тоже обреченной быть ареной прошлой и грядущей борьбы двух враждебных миров, к несчастью для человечества не разделенных океаном. Еще раз происходит самопроизвольное зарождение типичной еврейской «черты», и при наблюдении этого своеобразного явления в новых условиях невольно улетучивается многое из старого одиума, и восстанавливается правильная историческая и правовая перспектива, прежде столь сильно перекошенная туманом головных страстей, напущенным фанатиками рационалистических утопий. Опять перед нами этот особый тип расселения — сосредоточение некоторого культурно-национального ядра на ограниченном пространстве и преимущественно в пределах «мирового города» при параллельном ответвлении многочисленных, но слабых групп по более обширной территории. Этот тип, по-видимому, так же характерен и неизбежен для культурно-национального утверждения небольшой группы, уже имеющей позади значительное историческое прошлое, как для молодой расы, впервые почуявшей таинственный зов на арену истории из недр этнического первобытия, характерно стихийное, все сметающее на своем пути переселение — эта низменная начальная веха в запутанном лабиринте начальной истории нации. (Еще один пример первого, «диаспорного» типа расселения в настоящее время представляет современная русская эмиграция с ее «столицами» и «провинциями». Сам собою напрашивающийся ряд дальнейших аналогий между нею и еврейством выходит за пределы нашей темы.)

После многих лет еще раз чувствуешь себя в многочисленной среде, где, пусть и в причудливой стилизации, сохраняется бережно многое из наследия незабвенной родины. Это огромное, миллионное гетто Бруклина, Бронкса и Ист-Сайда — что оно, как не гипертрофия и концентрация Малой Арнаутской, Подола и еще сотен безвестных уездных городков и местечек? Неказистые и баснословно грязные, хотя и асфальтированные мостовые и сильная примесь итальянского, негритянского и армяно-греческого элемента не уменьшает, а даже, пожалуй, увеличивает сходство соответствием старым молдаванским, цыганским и тем же армяно-греческим соседствам. (Не лишена интереса и эта тяга евреев к экзотичности окружения: не скрыто ли в ней восполнение того почти полного отсутствия экзотики в их собственном облике, которое без труда констатирует в них даже самая инородная среда?) Обыкновенно тут же, в соседних кварталах, и наиболее значительные скопления русских, уже не в виде «господствующей народности», а, наоборот, столкнутых в ту же геенну «низших рас» англо-саксонским псевдоаристократическим высокомерием. И от этого спадают покровы лжи и предрассудков, обнажается истинное, реальное ядро вещей, стихают старые распри и недоверия, сходное и общее тянется друг к другу с запоздалым узнанием и признанием, рассеиваются призрачные туманы вековых недоразумений как бы от действия внезапной культурно-исторической анамнезы.