Эворон - [23]

— Ладно, я с одним корешком потолкую, со мной в музыкальной учился.

— Вот это разговор.

Смутил Горошка Шнобель. Тетке он ничего не сказал, чтоб не вызывать огонь на себя. Она всю жизнь мечтает, что он станет настоящим музыкантом. А тут такое предложение — играть! Играть-то играть, но где? Для тети с ее понятиями ресторан — позор…

И началась у Феди жизнь изнурительная. Вечерами сходились они на квартире у Шнобеля, весь будущий джаз-ансамбль. Резали Феде слух звуки, извлекаемые одним из пианино, другим из саксофона. Сам хозяин без устали колотил по тамбурину. Горошек, как мог, наставлял музыкантов. Нот, кроме него, никто не знал, работали по слуху. Люси напевала.

— Высший пилотаж, — хвалил ее Шнобель и разливал по маленькой рислинг.

Высшего пилотажа Федя не чувствовал и намекнул об этом боксеру второго разряда. Тот засмеялся.

— В кабаке не голос нужен. Люси, а ну пройдись. Да не так, а как ты умеешь. Вот что нужно на эстраде!

Вино ударяло в голову, но веселья, как другим, не прибавляло, клонило в сон. Хотелось потихоньку исчезнуть из продымленной комнаты и от всей затеи, но срок премьеры приближался, от этого тревожно замирало сердце, и он приходил на домашние репетиции, раз за разом расстраивался, злился и снова надеялся…

Однажды вся компания пошла провожать Федю домой после очередного репетиционного вечера. Пытались скопировать одну из вещей ансамбля «Битлз», раз за разом прокручивали магнитофонную ленту с записью. Горошек находил, что надо бросить. Остальные, напротив, были в восторге. После репетиции Шнобель предложил проводить руководителя ансамбля до дому.

Они прошли, пасуя сдернутую у какого-то сопляка кепку, несколько кварталов, и тут Горошек увидел Неверова.

Бригадир сидел на скамейке возле его калитки.

Шнобель с удивлением смотрел, как уважаемый в их кругу стильный лабух виновато заулыбался, стал зачехлять гитару и отодвигаться в сторону от друзей.

— Сергей Павлович! Вы… вы меня дожидаетесь? Что же не предупредили… пойдемте. Пока, ребята!

Но ребята, особенно высокий с горбатой переносицей, почуяли неладное.

— Как это пока? — спросил Шнобель. — В каком смысле пока? Коллега называется, смывается с первым встречным.

— Это не встречный, а мой бригадир. С завода.

— Ах, с завода! Какая честь. Так что же нужно от нас?

— От вас ничего, — ответил Неверов и поднялся, чтобы войти с Горошком во двор.

— Минуточку, — остановил их Шнобель. — Вежливость должна быть присуща всем, в том числе рабочему классу. Я принципиально не терплю, когда ко мне поворачиваются спиной…

— Шнобель, не лезь, — тихо попросил Горошек.

— А ты молчи. В данный момент я беседую с твоим бригадиром. Завтра напишешь ему заявление об уходе, в трех экземплярах. Я тебе продиктую.

Неверов обернулся к Феде.

— Что это он? Федя молчал.

— Могу пояснить. Приходите в воскресенье в ресторан, — продолжал Шнобель. — Если, конечно, не жаль трудовых доходов, там…

— Заткнись! — крикнул Горошек.

— Ага, ты на меня уже кричишь. За это полагается. Слегка, по-отечески, но полагается, — и он шагнул к Феде.

Компания из Кольцовского сквера никогда не переживала такого позора. Авторитет и второразрядник не успел размахнуться и покарать гитариста, как его рука была перехвачена, завернута назад, и через секунду Шнобель лежал на траве. Он тут же вскочил и бросился на маленького Неверова. Этот жлоб в парусиновых брюках и рублевой тенниске сейчас получит урок! Недостаток информации подвел Шнобеля — откуда он мог знать, что перед ним бывший солдат-десантник? Еще раз мягко уложив джаз-ударника на влажную, пачкающую фирменные вещи траву, Неверов предложил ему отправиться в обратном направлении, следом за остальными музыкантами, которые уже отошли на некоторое расстояние.

В дверях Сергей обернулся и, пропустив Горошка вперед, сказал отряхивающемуся Шнобелю:

— Федора к себе больше не таскай.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Никакой неловкости не возникло, никаких тяжелых пауз.

Неверов уселся на диван и попросил Горошка сыграть что-нибудь.

— Правда, Феденька, — сказала тетка. — И я давно твоей гитары не слышала. Устает он на работе, — объяснила она бригадиру, — не до музыки. Сыграй «Баркаролу», только потихоньку. И после шнобелевских обрыдлых вечеров впервые отвел Федя душу. Следом за «Баркаролой» Листа сыграл он для Сергея Павловича и «Фанданго» Родриго, и «Ноктюрн» Бриттена, а затем напевную, с переборами, с балалаечными синкопами фантазию на русские темы, потом пошли старинные романсы.

— Способный ты человек, — сказал Неверов. — Не специалист я, но чувствую — будет из тебя настоящий музыкант.

— Шлифовщик из меня будет, — криво улыбнулся Горошек.

— И это точно. Такие две профессии! Позавидуешь.

— Две сразу не бывает…

— А Бородин, Феденька? — подала голос тетка. — А Чехов?

— Ты еще Ломоносова вспомни, — буркнул Горошек, поглаживая гитару.

— Чтоб не забыть, — сказал Неверов. — Зачем я тебя разыскал сегодня? Задание есть — закончить музыкальную школу.

— Бросить завод?

— Учиться можно и заочно. Два года осталось?

— Два, — смущенно ответил Федя, удивленный такой осведомленностью. — Только запустил я, не потяну. Не примут.