Эвита. Женщина с хлыстом - [84]

Мать Эвы, грозная донья Хуана, скромно жила в квартире на Калье Посадас, где раньше жила Эва. Дом охранял полицейский, но больше не было никаких признаков того, что здесь находится резиденция важной персоны. Время от времени она приезжала в Хунин, чтобы навестить старых друзей, и тогда она занимала дом, который был не более просторным и лишь чуть-чуть более подходящим ее положению, нежели тот, в котором она жила в детские годы Эвы. Она любила комфорт и проявляла прихоти стареющей женщины: тратила свои деньги на массаж, косметические процедуры и за рулеточным столом в Мар дель Плата. Ходили слухи, что она страдала от бессонницы и что она надоедала своей дочери с просьбами дать ей достаточно денег для того, чтобы перед смертью свозить свои старые кости за границу, но Эва, разозленная подобным кваканьем, отказала. Похоже, донья Дуарте также обращалась к оккультистам, и вполне возможно, что старая леди жила в смертельном страхе перед возмездием, которое падет на семью.

К началу 1951 года Эва Перон достигла зенита своей карьеры, хотя временами ее возможности расширять сферу влияния казались пугающе безграничными. Ей был тридцать один год, и за этот тридцать один год она достигла всемирной известности, ее грудь украшала дюжина разных национальных орденов, корабли, школы, парки, станции метро и даже звезда были названы ее именем[31]; она носила титул Первой Самаритянки; ее называли «Леди надежда» и «Защитницей рабочих» – казалось, еще немного, и к ее власти добавится власть, которую дает официальный статус в правительстве. Но ее амбиции намного превышали возможности этого мира, и она теряла связь с реальностью. Единственный близкий ей человек стал символом в царстве ее фантазии. Почести и слава скрывали пустоту, в которой она жила, ее одиночество.

Глава 17

Между тем я довольствуюсь малым: всего лишь каплей любви!

Э.П.

1951 год начался для Перонов зловеще – с забастовки железнодорожников, на которых не подействовали гневные осуждения Эвы; множились слухи и предположения, один кризис сменял другой.

В конце января «Пренса» была закрыта, и в апреле сенат единодушно проголосовал за ее конфискацию как «не исполняющей своих социальных функций, присущих любому институту внутри общества». Закрытие этой газеты, одной из известнейших в мире, было расценено многими как серьезная и грубая ошибка, за которую основную ответственность несет Эва, так как оно привлекло внимание демократических народов к внутренним проблемам, которые Перон старался не афишировать; Эва, однако, не проявляла особой чувствительности к зарубежной критике. «Демокрасиа» была в первых рядах тех, кто клеймил «Пренса» и «Насьон» как органы «дегенеративной» олигархии, что было верно, поскольку одна из них была собственностью семьи Пас, а другая – семьи Митре, которые славились огромным богатством и были из самых прославленных в истории Аргентины. «Демокрасиа» обвиняла их в том, что они получают субсидии из-за границы; это обвинение полностью лживо, поскольку газеты получали большую часть своего дохода от обыкновенной рекламы, что обеспечивало им определенную независимость; первые семь или более страниц в «Пренса» одно время отдавались под мелкие рекламные объявления. Эти газеты освещали события правдиво, в консервативном духе, а «Пренса», в частности, открыто критиковала антиконституционные декреты. В 1931 году именно «Пренса» заставила генерала Урибуру провести выборы, потому что, когда он попытался закрыть ее за критику диктаторских методов, старый сеньор Эсекиэль Пас, владелец и редактор газеты, пригрозил, что продолжит печатать ее в Париже и на первой полосе ежедневно будет объяснять причины изгнания. В октябре 1945 года «Пренса» призвала Верховный суд взять на себя функции правительства и тем самым снискала себе личную вражду Эвы; ее негодование против тех, кто не требовал восстановления правления Перона, казалось, росло с годами. Едва только Перон вновь занял свой кабинет, как началась развернутая кампания против свободной прессы; «Пренса» была провозглашена врагом народа; профсоюз разносчиков газет, подстрекаемый ГКТ, отказался доставлять газету подписчикам и потребовал, чтобы ему выплачивали процент от дохода с рекламы; запас газетной бумаги был конфискован, а разрешения на импорт урезаны настолько, что издание в сорок страниц сократилось до шестнадцати, а потом до двенадцати и меньше. В начале 1951 года, когда «Пренса» продолжала публиковать новости о забастовке железнодорожников, ГКТ объявила газете настоящую войну; водители грузовиков и работники авиапромышленности отказались ее перевозить, телефонная связь и прочие услуги ей не предоставлялись, а фотографов ее отказывались пускать на стадионы. После того как газету заставили закрыться на месяц, около двенадцати сотен ее служащих – многие из которых питали к ней личную привязанность – были решительно настроены издавать ее и дальше. Но когда они пришли в редакцию, их атаковала банда перонистских громил, которые стреляли в них, убили одного и ранили четырнадцать работников. Вызванная полиция так и не появилась, и люди вооружились камнями и палками. Однако, когда работники газеты оттеснили нападавших и стало очевидно, что они сумеют выпустить новый номер, прибыла полиция и забрала шестьсот служащих в полицейский участок.