Эвита. Женщина с хлыстом - [26]

В те несколько дней, пока Перон находился в тюрьме, а армия осталась без всякого серьезного руководства (генерал Авалос, возглавлявший фракцию, выступавшую против Перона, никогда не был настоящим лидером), трагическая слабость демократической оппозиции проявилась во всей полноте. В тот момент их поддерживало большинство населения страны и, если бы они оказались способны на совместные действия, то могли бы восстановить конституционное правление. Но проклятие аргентинского характера, которое сами аргентинцы с такой гордостью называют «dignidad de hombre», их «мужская честь» не позволяла одному радикалу уступить другому радикалу, а тем более социалисту в любой политической мелочи типа выбора министра, из-за чего формирование демократического кабинета превратилось в неразрешимую проблему. Когда Верховный суд, который в Аргентине берет на себя исполнительную власть в том случае, если по каким-то причинам и президент, и вице-президент смещены со своих постов, представил наконец кандидатуры министров, созданный кабинет оказался столь же непопулярным, сколь и консервативным, и люди, вновь разочаровавшись в своем демократическом руководстве, предпочли иметь дело с Фаррелом, который был слишком явным ничтожеством, чтобы настроить против себя народ.

Но пока Перон в своей комнате (его не посадили в камеру) в Мартин Гарсия роптал на погоду, а оппозиция рассуждала о теоретических принципах правления, Эва не выказала ни слабости, ни растерянности. Она рыдала и вопила, как фурия, когда ее любовника разлучали с ней, но едва его увезли, она бросилась к былым друзьям, чтобы криком, угрозами и обещаниями добиваться его освобождения.

Один из таких эпизодов она описывает в своей книге, и в ее словах звучит нотка подлинности.

«Я бросилась на улицы, в поисках друзей, которые все еще могли что-то для него сделать… Но когда я перешла из богатых и гордых кварталов в кварталы, где жили бедные и смиренные, двери стали открываться передо мной и меня встречали с большим теплом.

Наверху я обнаружила только холод и расчет «благоразумных» «обычных» людей, которые не способны действовать или мыслить неординарно и общение с которыми вызывало у меня лишь тошноту, стыд и отвращение».

Впрочем, в тот момент Эва все-таки не осталась без финансовой поддержки и без помощи – достаточно много людей рисковали потерять все, потеряв Перона. Говорят, убегая в Трес Бокас, она и Перон захватили с собой пятьдесят тысяч долларов наличными; разумеется, они не могли уехать с пустыми карманами, и, если это так, деньги хранились у Эвы, потому что Перон не стал бы брать их с собой в тюрьму. Точно известно лишь то, что из тех десяти миллионов долларов, которые были собраны для жертв землетрясения в Сан-Хуане за полтора года до означенных событий, шесть миллионов уже растворились. Говорили, что они ушли на сирот, но из нескольких сотен детей, потерявших родителей и дом, помощь получил только сто тридцать один ребенок. Даже при самых щедрых вспоможениях, к которым Эва, по собственным ее словам, имела склонность, невозможно, чтобы шесть миллионов долларов были потрачены на сотню маленьких детишек, а поскольку с тех самых пор Эва и Перон зажили так, словно получили во владение сказочный золотой черепок, неудивительно, что их так часто обвиняли в воровстве.

Среди тысячи других историй имеется и рассказ о том, что Эва, вскоре после того как был основан фонд помощи пострадавшим, вернувшись вечером домой, обнаружила шикарную горностаевую шубу, лежащую поперек кровати.

– О! – воскликнула она в восторге. – Какой святой принес мне это?

Перон высунулся из-за занавески, за которой прятался, чтобы насладиться ее удивлением, и ответил с самодовольной улыбкой:

– Сан Хуан![15]

Но откуда бы ни взялись эти деньги, Эва сейчас не скупилась тратить их, так же как и свои силы. Можно себе представить, какие золотые горы она сулила всякому, кто способен был ей помочь, и каким презрением зачастую встречались эти обещания. Но кое-кому из ее обидчиков пришлось потом пожалеть о своей недальновидности. Ее жестокая месть Хуану Брамулья, чуть ли не единственному способному и честному человеку времен пероновского режима, напоминала о тех днях, когда он не торопился вытаскивать Перона из тюрьмы; впрочем, Брамулья продержался на своем посту дольше, чем Киприано Рейес, который так активно и с такой энергией хлопотал за Перона, а тремя годами позже оказался за решеткой.

Киприано Рейес, вероятно, более, чем кто-либо другой, причастен к освобождению Перона. Будучи лидером профсоюзного движения, он поднял профсоюз рабочих консервной промышленности в трущобах к югу от Риачуело, и толпа замызганных и взбудораженных парней ворвалась в южные доки города. Как глава Секретариата труда, Перон поддерживал забастовку «консервщиков», а двое из них стали его близкими друзьями. Одним был Рейес, который частенько наведывался в квартиру на Калье Посадас. Теперь именно он помогал Эве подготовить демонстрацию рабочих.

К 16 октября группы рабочих стали наводнять город. Оппозиционеры утверждали, что эти головорезы на самом деле никакие не рабочие: объединенные профсоюзы – Генеральная конфедерация трудящихся – пока не поднимались на поддержку Перона; «консервщики» были людьми жестокими и неорганизованными, но есть основания полагать, что и многие нормальные труженики, обязанные Перону повышением зарплаты, искренне хотели поддержать его. Буйные толпы двигались вдоль узких улиц с криками: «Viva Peron!» – пока полицейские, не понимая, какой оборот примет это дело, выжидали, а portenos, собиравшиеся на Пласа Сан-Мартин всего четырьмя днями раньше, запирали покрепче окна и двери – они знали, что от полиции помощи ждать нечего.