Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - [15]

Олимпио бросился к Долорес, лишившейся чувств от долгой борьбы и радости.

— Долорес! Наконец я нашел тебя! — вскричал Олимпио. Вошедший маркиз велел сиделкам немедленно снять с девушки надетую на нее смирительную рубашку.

Эндемо воспользовался этой минутой, чтобы выйти из комнаты.

— Горе вам, — сказал он, скрежеща зубами и злобно посматривая на обоих друзей, — она будет моей, а вы поплатитесь за настоящую минуту.

Маркиз и Олимпио старались привести в чувство несчастную Долорес.

Олимпио осторожно положил ее на постель, велел подать воды и спирту, чтобы привести Долорес в чувство.

Пока сиделки хлопотали около Долорес, пришел Луазон, которому успели сообщить о происшедшем. Он хотел притвориться страшно рассерженным, но, увидев маркиза, переменил тон.

— Господи! Что здесь случилось, господа? — вскричал он, всплеснув руками. — Вы попали не к той больной!

Олимпио не слушал Луазона. Он наклонился к Долорес и целовал ее лицо. Страх и радость боролись в его душе. Теперь только он почувствовал силу своей любви к Долорес.

— Тут вышло недоразумение, господа, эта больная вверена мне герцогом Медина, — сказал Луазон, не понимая, в чем дело, и уже готовясь позвать сторожей.

— Этот герцог обманщик, и вы хорошо сделаете, если не станете вмешиваться в это дело, — сказал спокойно Клод. — Вы узнаете все. Эта сеньора совершенно здорова, и негодяй поместил ее к вам для достижения своих целей.

Луазон притворился, что он в сильном негодовании.

— Как! — вскричал он, всплеснув руками. — Возможно ли такое бесстыдство? О, господа, я пропащий человек. Добрая слава моего заведения потеряна!

Клод пожал плечами.

— Вы должны были все предвидеть, доктор! Не желаете ли начать следствие?

— Сохрани Боже! Это будет для меня еще хуже! Я верил герцогу, тем более, что сеньора говорила о преследовании.

— Оставим это! Постарайтесь привести ее в чувство, — сказал маркиз.

Когда Луазон подошел к постели, Долорес уже открыла глаза. Увидев Олимпио, она тяжело вздохнула, будто пробудясь от тяжкого сна, и протянула руки к своему возлюбленному. Из глаз ее текли слезы, губы с любовью шептали: «Мой Олимпио!» Увидев доктора, она крепко прижалась к Олимпио.

— Защити меня от них. Он и Эндемо заключили меня сюда!

— Меня обманули, я ни в чем не виноват, — сказал Луазон, который, во что бы то ни стало, хотел избежать дурных последствий. — Позвольте мне объяснить вам все дело, чтобы сохранить свое доброе имя.

— Только не теперь! Нам некогда разговаривать, — отвечал Олимпио. — Если вы невинны, то наказание минует вас.

— Как! Вы хотите предать это дело гласности! Я погибну, я должен буду закрыть свое заведение.

— Уйдите, уйдите отсюда! — просила Долорес слабым голосом. — Все поправится, если только меня возьмут из этого ужасного дома!

— Слушайте, доктор, — сказал Олимпио Луазону, который бегал по комнате, ломая руки. — Сеньора оставит ваш дом, в который она заключена против своей воли! В настоящую минуту я не могу и не хочу решать, соучастник ли вы! Как для вас, так и для самого себя я желаю, чтобы это заключение не повредило здоровью сеньоры! Если она заболеет, то вы будете отвечать за это! Дорогая Долорес! Протяни мне руку, ты свободна! Наконец мне удалось найти и освободить тебя! — продолжал Олимпио, обращаясь к Долорес, которая с радостным лицом бросилась к нему. — Теперь мы более не разлучимся! Все горе и страдание прошли!

Долорес не могла отвечать от радости. Бледные щеки ее покрылись румянцем; слабость исчезла.

Пришел Валентине Герцогу удалось скрыться.

Олимпио и маркиз свели Долорес с лестницы к стоящей у подъезда карете, не обратив внимания на Луазона.

— Я пропал, — бормотал он, — кто бы мог ожидать такого несчастья! Несчастный, проклятый день! Теперь мое доброе имя может быть потеряно. Но нет! Нельзя доказать моей вины, — успокаивал он себя с радостной улыбкой, — внезапная радость могла возвратить сеньоре рассудок, как это часто случается! И ни один черт не докажет, что она была привезена ко мне здоровой!..

Луазон потирал руки, он успокоился; как бы то ни было, но хорошее вознаграждение за пребывание сеньоры в его доме могло служить ему утешением. К тому же он плохо верил, чтобы Олимпио и Клод могли затеять серьезное дело, так как маркиза была еще в его заведении.

Сторожам и сиделкам, которые шептались, качая головами, он объяснил дело в свою пользу, и они, видя его веселым, как и всегда, поверили ему.

Вечером Луазон поехал в аллею Жозефины, чтобы переговорить с герцогом; ему сказали, что герцог внезапно уехал, но куда — неизвестно.

VI. ДОЧЬ ПАЛАЧА

Марион, оставшаяся при маркизе во время вышеописанного события, ничего не знала о нем. Она думала, что Олимпио и маркиз поспешили на помощь к несчастной страдалице.

Но когда, на другой день, она не нашла Долорес в саду, то догадалась, в чем дело. Маркиза искала и тоскливо звала Долорес, и Марион едва могла ее успокоить. Наконец, когда Адель уснула, Марион попросила у доктора разрешения отлучиться на время.

Она отправилась в морг, и мы уже видели, что около полуночи она ушла оттуда. Она хотела сдержать свое обещание и помочь в освобождении принца.

До сих пор все благоприятствовало ее предприятию. По требованию испанского посольства мертвецкая была незаперта.