Евангельская история. Книга третья. Конечные события Евангельской истории - [105]
Во время разговора Пилата в претории с господом Иисусом Христом первосвященники и старейшины, оставшиеся вне у судейского места, имели довольно времени для того, чтобы, со своей стороны, еще более возбудить народ против Божественного Узника и условиться между собою, как вести дело далее. По некотором размышлении они пришли к тому заключению, что в глазах римского судьи во всяком случае более могли значить, хотя бы и притворные, ревность о пользе кесаря и преданность риму, нежели забота о благе отечества, составляющего лишь малую часть всесветной империи римской, или же привязанность к вере, не знакомой язычникам, а посему, в случае отказа прокуратора удовлетворить требованию их, решились возобновить прежнее обвинение в нарушении верховных прав кесаря. По выходе из претории Пилата иудеи дали понять ему, что они решительно настаивают на особенном значении обвинения и требуют признания важности его. раздались громкие крики: аще Сего пустиши, неси друг кесарев: всяк, иже царя себе творит, противится кесарю. Правитель убедился, что первосвященники и члены синедриона не отступят ни пред какой крайностью и готовы передать дело на рассмотрение самого кесаря, а такой оборот дела для Пилата был тем страшнее, что иудеи имели основание обвинять его в распоряжениях, без всякой нужды оскорблявших народное чувство и вызывавших возмущения. опасение подвергнуться гневу кесаря и забота о личной пользе заглушили в душе Пилата все другие чувства и стремления: правитель решился употребить последнее усилие спасти страждущую невинность и в случае неудачи покориться обстоятельствам, отказаться от защиты и отдать Узника в волю врагов.
Настала торжественная минута окончательного приговора. тогда была пятница перед пасхою, и час шестый (Ин. 19, 14) по римскому времени.
Суд продолжался уже несколько часов. во все это время перед преторией стояла большая толпа, ожидавшая, чем кончится дело; здесь же были и обвинители – члены синедриона. Утомленный продолжительным допросом, расстроенный неудачными попытками спасти жизнь обвиняемому, Пилат решился произнести окончательный приговор. он сел на судейском месте, на возвышенной площадке, устланной разноцветными камнями, лифостротоне или гаввафе, повелел привести из претории господа Иисуса и поставил Его перед лицом народа и обвинителей. иудеи еще раз могли видеть предсказанного им Мужа скорбей (ис. 53, 3) со всеми знаками истязаний и поругания: в багрянице, в терновом венце, со страшными язвами бичевания. Пилат с горьким упреком воскликнул: се Царь ваш! в последний раз он призывал врагов Христовых к состраданию при виде истерзанного, окровавленного Узника, но в ответ опять послышались яростные крики: возми, возми, распни Его! с новой язвительной насмешкой над толпой, служившей слепым орудием в руках злых клеветников, и над первосвященниками и членами синедриона, требовавшими смерти очевидно безвредного и невинного страдальца, прокуратор спросил: Царя ли вашего распну? и вот первосвященники, льстивые и вероломные рабы римлян должны были сознаться в глубоком своем унижении: не имамы царя, токмо кесаря. Эти хитрые лицемеры для достижения своей цели – погибели обвиняемого – выставляли напоказ мнимую преданность кесарю, но эта преданность была лишь на лживых устах их, а на самом деле они ненавидели чужеземного языческого повелителя и ни о чем так не заботились, как о свержении тяжелого ига римлян.
Злополучнейший из всех судей в мире убедился, что все усилия его сохранить жизнь невинному остались безуспешными и ничто не помогло расположить обвинителей к прекращению возбужденного ими дела. с высоты судейского седалища он мог заметить, что волнение в народе увеличивается, а посему, решившись пожертвовать Праведником для удовлетворения врагов Его, правитель пожелал всенародно выполнить одно знаменательное действие, бывшее в употребление как у язычников, так и иудеев, – омовение рук, которое, по мысли Пилата, должно было свидетельствовать о том, что он неповинен в смерти господа Иисуса Христа. Между язычниками было распространено древнее поверье, что в случае пролития крови человека или даже животного для очищения вины необходимо омыть руки водой, а у иудеев был закон, по которому старейшины города, ближайшего к тому месту, где найдено тело человека, неизвестно кем убитого, обязаны были в доказательство своей невинности торжественно омыть руки с известными обрядами (Втор. 21, 6; ср. Пс. 25, 6; 72, 13). соблюдением древнего обычая Пилат думал успокоить свою слабую совесть и, кроме того, омовением рук на возвышенном месте, на глазах всего народа, хотел показать всем присутствовавшим, и особенно стоявшим в отдалении и не имевшим возможности даже слышать слова его, что он снимает с себя всякую ответственность в пролитии крови невинного и осуждает Иисуса против воли, лишь в угодность врагам Его. совершив омовение рук, правитель сказал: неповинен есмь от крове Праведнаго сего, вы узрите. в этих словах скрывалось глубокое противоречие или, по выражению блаженного Феофилакта, «мудрование, очевидно, ложное, потому что хотя сам он называл Иисуса праведником, однако предал Его убийцам». Пилат умыл руки не от крови, а в крови Праведника: сделав все, что можно было сделать по соображениям человеческой предусмотрительности, в оправдание по-видимому строгого беспристрастия суда, он не сделал самого главного, т. е. не довел до конца своей защиты невинного и склонился на сторону врагов Его. и эти враги были так бесстрашны, что готовы были принять на себя все последствия богоубийственного дела. в ответ Пилату народ закричал:
