Евангелина - [2]

Мы спускаемся вниз по склону и снова оказываемся в окружении сыпучей породы.

Дело в том, что впадины и кратеры — самые безопасные места на планете. Поэтому База расположена значительно ниже поверхности.

Отключается искусственная терморегуляция. +18 °C.

Шеннон смотрит на мою ногу, но не произносит ни слова. Продолжаем путь.

Время от времени я включаю приемник в поисках потерянной связи с Базой, но безрезультатно.

Я спотыкаюсь и падаю на раскаленный песок. Альберт помогает мне встать.

— Будь осторожней, дружище!

— Спасибо, — говорю я, стряхивая мелкие крупицы с приемника.

Солнце завалилось за горизонт, и, когда мы в очередной раз поднимаемся из расщелины, оно уже не испускает своих лучей. Путь им преграждает мертвый грунт планеты.

Боль не унимается, а мысли то и дело возвращаются к раненой ноге. Шеннон предлагает принять анальгетики. Я отказываюсь. Предпочитаю разобраться самостоятельно.

— Скажи, когда начнешь терять сознание, — говорит Шеннон.

Я киваю.

С начала пути прошло два часа, и я с трудом справляюсь с болью. Сколько еще протяну?

Крис предлагает сделать привал, но Том против.

— У нас мало времени. Дейву нужна медицинская помощь.

Мы молчим.

Мы все молчим.

Потому что знаем, чем может обернуться минута задержки.

Но никто не произносит этого вслух.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Том.

— Отлично.

Том смотрит на мою, обмотанную асептической повязкой ногу и молчит.

Я знаю, о чем он сейчас думает. Он прикидывает, сколько мне осталось. Почему в ловушку угодил именно я. Почему, почему, почему. +14 °C.

Я перестаю чувствовать свою ногу, перестаю замечать что-либо еще. Выдыхаемый воздух растворяется в атмосфере, кровь приливает к вискам. Шеннон говорит о чем-то с Томом.

— Можешь идти? — спрашивает наш временный командир.

— Могу, — с трудом поворачиваю ватный язык. Содержания следующей фразы я не помню.

Кажется, перед глазами проносятся кадры из кинофильма. Последовательно, шаг за шагом я познаю себя.

Кажется, голова вот-вот взорвется от потока информации: вспоминаю то, чего не ведал, то, чего знать не должен. Кадры проносятся перед глазами с молниеносной скоростью, но иногда "воспроизведение" замедляется, и я вижу…

Молодая женщина разбивает стекло и падает вниз… Ее огненно-рыжие волосы разлетаются мягкими волнами… В ушах у меня воет ветер.

Стоп-кадр. Я поднимаюсь по лестнице.

Стоп-кадр. Кто-то шепчет мне на ухо: "Спокойной ночи!".

Стоп-кадр. Я стою под проливным дождем.

Окончен сеанс, я лежу на песке. Не чувствуя ничего. Абсолютная пустота.

Мелкие красные крупицы, через тонкий материал скафандра впиваясь в тело, напоминают, что я все еще жив.

Должно быть, сейчас около -20 °C. Но скафандр надежно оберегает меня от холода. Преобразует атмосферу планеты в пригодный для дыхания набор газообразных веществ.

Кое-где, из просветов в затянутом тучами небе выглядывают фрагменты свободного космического пространства. Сколько звезд мы не увидим никогда?

Боль стихает?

Так и есть — кричать больше не хочется.

Меня переполняет желание поделиться пережитым с остальными.

Я встаю и вижу…

Четыре силуэта на темном, словно океан, песке. Мои коллеги…

Они мертвы.

Я поочередно склоняюсь над каждым из них и всматриваюсь в застывшие лица.

Крови нет.

Недвижимые, они напоминают брошенных марионеток.

Немые куклы.

Я сажусь на песок рядом с Шеннон.

Молчаливая красота. Молчаливая и мертвая. От осознания ее потери становится грустно. В голове воцаряется пустота. Что дальше?

Не найдя ответа, я продолжаю путь. Оставив позади четыре тела, годы службы. Под мириадами звезд, пронзающих небо, я продолжаю путь.

Оренбург

26 октября — 2 ноября 2008 г.