Евангелие от Соловьева - [40]

Позволю себе заметить, что текст Конституции, как и деяния олигархов, рекомендую причесать в соответствии с Нагорной проповедью. Текст, я надеюсь, у вас есть. На сегодня все. Я от вас устал страшно, даже не успел заказать поесть... К тому же вон мои друзья, которых я ждал, в отличие от некоторых, уверенных, что их обществу всегда рады. Не смею вас задерживать. И, Слава, убери своих охранников от моей апостольской задницы, как ты только что подумал о моей аккуратной, хотя и не маленькой пятой точке.

Обозначая окончание беседы, я встал, надменно кивнул и пошел к столику, за которым сидел мой закадычный приятель в милейшем окружении.

Глава двадцать девятая

Сашка появился в кафе минут пять назад и растерянно вертел головой. Он был не один, а в компании двух барышень. Одну из них я знал, как-никак жена лучшего друга, а вот со второй встречаться раньше не приходилось.

Со всей прямотой могу сказать, что она хороша, стройна, белокура, волосы до плеч, глаза — серо-голубые цветочки, манят. Словом, русалка.

Кажется, я погибну в пучине сладострастья. Туда мне и дорога. Что там старикашка Мюнстер навыдумывал, не согрешишь — не покаешься, сиречь не спасешься?..

— Санек!

— Володь, ты? Вот это да! Ну ты и изменился! Как ты так похудел? Загорел, костюмчик модный, выглядишь замечательно... А люди, что там сидели, это те, о ком я думаю?

— Не тараторь, сначала представь меня богине и дай поцеловать твою половину.

— Целуйся, целуйся! А это Эльга, подруга моей Яны.

Как же еще могут звать пару к апостолу, небольшая поправка на Россию как место действия и краткий экскурс в историю. Русь крестил Василий, до крещения Владимир, по любви к христианству, привнесенному Эльгой.

Я смотрю в глаза красавицы не отрываясь и встречаю спокойный сильный взгляд.

— Приятно! Какое хорошее лицо...

— Я именно об этом сейчас и подумала, глядя на вас. По телевизору вы совсем другой.

— Ты. Называй меня на «ты».

— Там — ты жесткий.

— Правила игры. Чем ты занимаешься в жизни?

— Искала тебя, а теперь нашла. А в промежутках учусь на психолога.

— Теперь тебе не понадобится искать пациентов — главный уже у твоих ног. Сашка, возвращаясь к твоему вопросу... Да, это они.

— Здорово, растете на глазах, Владимир Рудольфович, отрываетесь от коллектива.

— Не дождешься. Так есть хочу, не могу... По-моему, последний раз ел мясо в Италии, что было недавно, но далековато. Официант!

Прискакал молоденький мальчишечка, в отличие от Сашки и его спутниц видевший незабываемую сцену со стоп-кадром в стиле голливудских боевиков и смотрящий теперь на меня, как на Бога. Что я мог сказать ему: «Рыбин и хлеба! И я накормлю все заведение»? Вряд ли посетители удовлетворились бы столь скудным меню.

— Давай-ка, брат, тащи из закромов Родины меню два раза и компот. А точнее, скажи повару, что я пришел с друзьями, что мы соскучились по правильной еде. Пусть расстарается, чертяка (упс... с языка слетело) ! Только не забудь, Яна вегетарианка, мы с Сашком по баранинке, а Эльге креветок. И пулей! Но учти, я ни на что не намекаю.

Какая радость оказаться в компании с друзьями, они и не знают, что я в некотором роде уже и не я. То есть, конечно, я это я, но вот только качество этого «я» совсем другое.

Приятно поглощать салатик и слушать журчание речи, не засоренной фамилиями знаковых политических персонажей, анализом интриг и пожеланиями влиться в братскую апостольскую семью.

— А чем вы сейчас занимаетесь?

— Ты. Мы договорились.

— Хорошо, чем ты сейчас занимаешься?

— Не знаю, как ответить. Позволь поинтересоваться, почему ты спрашиваешь?

— Чувствую, что ты существуешь в нескольких измерениях сразу. Ты как будто и не с нами вовсе, и внимателен, но как будто тебя снимает камера и кто-то еще должен поверить происходящему.

— Эльга, ты права. И я даже знаю, кто этот «кто-то еще», но боюсь тебе сказать.

— Почему?

— Причин много. Во-первых, я влюбился прямо сейчас и ежесекундно погружаюсь в чувство, как в зыбучий песок. Во-вторых, я в смятении. Оно вызвано тем, с кем ты не знакома. Могу успокоить — он не женщина, а я не гей, что в данном случае не упрощает ситуации. Мне хочется похитить тебя, сжать в объятиях и не отпускать никогда. Прорасти тобой и просыпаться каждое утро с твоим именем на устах и засыпать каждый вечер в твоих объятиях. Это чувство я не могу назвать ни здоровым, ни цивилизованным, так как оно возникло на первом часе знакомства, и не могу его списать ни на долгое воздержание, ни на какую-нибудь еще традиционную пошлость.

— А зачем списывать? Глубокие чувства столь редки в глянцевой реальности, что за них надо хвататься, как за единственное, ради чего стоит жить. Я думаю, глядя на тебя, что я — спящая царевна, что нот он — принц. И уже дыхание его уст волнует предвкушением просыпания в поцелуе, а он все никак не решится. А я еще сплю, и не могу взять инициативу в свои царские ручки, и улыбнуться не могу, и все во мне зовет его... А он, погруженный в свои переживания, не решается на действие, продолжая самокопание. Взять бы Фрейда — и на Соловки, вместе с Кантом!

— Эльга, приятно, что в детстве мы ходили в один детский садик, хотя в разное время. После такого монолога у меня не остается выбора, и я должен пригласить тебя на чашечку утреннего чая в свою берлогу.