Евангелие от Матфея. Исторический и богословский комментарий. Том 1 - [46]
С точки зрения отцов Восточной Церкви, предопределенными ко спасению являются все созданные Богом люди; нет ни одного, заведомо предназначенного к погибели, осуждению или проклятию. Полемизируя с говорящими «что пользы мне поднимать многие труды, показывать обращение к покаянию, если я Богом не предопределен ко спасению?», Симеон Новый Богослов пишет:
Не слышите ли каждый день Спасителя, взывающего: «Живу Я и не хочу смерти грешника, но чтобы он обратился и был жив»? Не слышите ли, как Он говорит: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное»? Может быть, Он сказал одним: «Не кайтесь, потому что Я не приму вас», – а другим, предопределенным: «Вы же кайтесь, потому что Я предузнал вас»? Нет! Но каждый день в каждой церкви Он взывает на весь мир: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Приидите, говорит, отягощенные многими грехами, к Тому, Кто берет грех мира![139]
Призванным ко спасению является всякий человек, следовательно, оправданным и прославленным может стать любой, кто этого захочет. Бог желает всех людей без исключения сделать богами по благодати:
Благодать Святого Духа стремится возгореться в наших душах, чтобы… приближающиеся к огню – или каждый в отдельности, или если можно, все вместе – воспламенялись и сияли, как боги. Я думаю, и так оно есть на самом деле, что (именно) в этом заключается воля Божия о нас.[140]
На Западе учение Августина о том, что по справедливости все люди должны быть осуждены и что лишь по милости Божией некоторые оказываются избранными ко спасению, было воспринято и развито многими богословами.
На Августина постоянно ссылается Фома Аквинский (XIII в.), посвятивший толкованию Нагорной проповеди часть своего фундаментального труда «Сумма теологии». Рассматривая соотношение между законом Моисеевым и теми заповедями, которые даны в Новом Завете, Фома вводит различие между «советом» и «заповедью»: заповедь предполагает обязательное выполнение, тогда как следование совету зависит от того, кому он дается. Новый закон является законом любви, поэтому к заповедям в нем прилагаются советы, чего не было в ветхом законе, который был законом рабства. Исполнение заповедей необходимо для достижения вечного счастья, тогда как исполнение советов необходимо для того, чтобы достичь его как можно быстрее. Заповеди обязательны для всех, тогда как советы человек может выполнять выборочно, в зависимости от большей или меньшей расположенности к ним[141].
При этом, вслед за Августином, Фома Аквинский подчеркивает, что человек не может исполнить заповеди и достичь спасения лишь своими собственными силами, посредством своих естественных способностей. Для того, чтобы любить Бога всем сердцем, всею душею и всем разумением (Мф. 22:37), так же как и для исполнения других заповедей, нужна благодать Божия, прибавленная к свободной воле человека[142]. Фома Аквинский разделял мнение Августина о предопределении одних к спасению, других к погибели, делая различие между исходным (antecedenter) волением Бога о том, чтобы «все спаслись» (1 Тим. 2:4), и последующим (consequenter) волением, согласно которому спасаются лишь некоторые[143].
Дальнейшее развитие августиновское понимание предопределения получило у богословов Реформации. Представление о «двойном предопределении» стало краеугольным камнем богословской доктрины М. Лютера (1483–1546) и Ж. Кальвина (1509–1564). Кальвин утверждал, что Адам «преткнулся потому, что это было постановлено Богом», хотя и преткнулся «из-за собственных пороков»[144]. И Кальвин, и Лютер отрицали наличие свободной воли в падшем человеке и ее возможность повлиять на спасение человека. Говоря о подвиге мучеников, Лютер утверждал, что причиной их стойкости была исключительно благодать Божия, а не их собственная свободная воля: «Нет здесь никакой ни свободы, ни свободной воли, нельзя ни изменить себя, ни захотеть чего-либо иного, пока не укрепятся в человеке дух и благодать Божии»[145]. Борьба за душу каждого человека разворачивается не внутри человека, а вне его – между Богом и диаволом. Воля человека, словно вьючный скот, находится между волей Бога и волей сатаны: если Бог овладевает человеком, тот следует за Богом, если же власть берет сатана, человек следует за сатаной[146]. Сам человек, таким образом, остается лишь пассивным зрителем собственного спасения либо осуждения.
Проблематика соотношения между человеческой волей и Божественной благодатью прямым образом сказалась на восприятии Нагорной проповеди в протестантской традиции, начиная с Лютера, Кальвина и У. Цвингли (1484–1531)[147]. Лютер, в частности, посвятил Нагорной проповеди серию бесед, направленных против того понимания проповеди, которое, по его мнению, характерно для «папистов и схизматиков», извративших учение Христа под воздействием диавола[148]. Ключ к правильному пониманию Нагорной проповеди Лютер видел в четком разделении того, что относится к Царству Христа, и того, что относится к реальности земного бытия
