Евангелие от Магдалины - [143]

Крис

Кроме ультразвуковой диагностической установки, которая неизвестно каким образом здесь оказалась, современного оборудования практически не было. Русская «перфузия», установка искусственного кровообращения, была древней, от таких мы отказались уже давно. После каждой операции всю ее надо было разбирать, тщательно мыть и сушить почти сутки — и все равно после столь тщательной подготовки она давала сбои. А свою, более совершенную технику из-за сенатской поправки в эту «империю зла», как назвал Россию Рейган, мы не имели права привезти. Нужны были какие-то срочные переговоры на уровне правительств, Джуди звонила своим друзьям-сенаторам, но власть имущие всегда и везде стараются показать свою значимость и никогда не торопятся.

Столько времени, пока все это наладится, бедная девочка явно не проживет. Кроме того, меня — и Джуди тоже, как я заметил, — взволновали ее «ближние», которые ее привезли. Борин объяснил нам, что это всего лишь сопровождающие — воспитательница из интерната и врач-реаниматолог, сопровождающий ее... Но я же видел, как они на нее глядели. Просто «сопровождающие», лишь добросовестно исполняющие свои обязанности — и не более того, — так не смотрят. Мы с Джуди тщательно изучили «дело» девочки: сирота, попала в интернат 2 января 1991 года, подкинута кем-то в медпункт железнодорожного вокзала города Троицка... Кем? Может быть, кем-то, кто захочет «выйти из тени» в самый неподходящий момент, предъявить свои родительские права и объявить нашу акцию незаконной, а меня — преступником, нарушающим ради своих экспериментов местные законы, оперирующим без разрешения? Тревога не покидала меня. Конечно, враждебная акция будет особенно результативной, если вдруг моя операция закончится плачевно. «Приехали резать наших детей, тренироваться, проводить эксперименты», — слушая в переводе Григория, всюду нас сопровождающего и помогающего нам, здешние статьи, полные злобы и нападок, я уже представлял себе, как нас уничтожат. Наверняка это дойдет и до Штатов, и моя безукоризненная до того репутация может пострадать. А у нас не терпят хирургов даже с чуть-чуть подмоченной репутацией — клиенты обходят таких. Всю жизнь свою я поставил на карту. Ради чего? Неужели меня в такой степени касается — победит здесь зло или добро?

И мои опасения подтвердились.

Однажды нас с Джуди вызвали в наше консульство на длинный разговор. Суть его сводилась к следующему: наверное, нашу благородную акцию надо сворачивать, в теперешней политической ситуации она может быть использована врагами Соединенных Штатов. Он показал нам статьи в некоторых газетах (правда, коммунистических, как сказала Джуди) — тексты были направлены против нашей акции и даже лично против меня.

— Откуда у них, интересно, столь подробная информация лично обо мне? — спросил я у консула.

Он многозначительно пожал плечом.

— Вот откуда! — Сопровождающий нас Гриша показал в окно на возвышающуюся над крышами домов серую гранитную громаду — КГБ!

Буквы эти слишком хорошо знали в Америке — с ними было связано все мрачное в отношениях наших стран.

— Но откуда у них чисто медицинская информация? — спросил я.

— У них свои люди везде! — усмехнулся Гриша.

Я попросил поподробнее перевести статьи. Лучше всего я запомнил одну статью, благодаря хлесткому названию — «Ковбой со скальпелем». Суть ее была такова: лихой американский ковбой со скальпелем приехал поэкспериментировать на наших детях, что стало возможно лишь благодаря предателю Горбачеву, продавшему русских детей американцам. Слышать это было противно. Особенно взбесило меня слово «поэкспериментировать». О каких экспериментах здесь идет речь? Вот в Африке я действительно разрабатывал, и весьма успешно, новые операции. А здесь, в этих условиях, медицинских и политических, самую обычную операцию, которую делают у нас уже во всех клиниках, будет не провести.

— Решайте! — сказал мне консул. — Вот этого, — он встряхнул газеты, — вполне достаточно, чтобы мы заявили протест, и вы уехали, сохранив честь и профессиональную репутацию.

Да, провалом это будет и для Джуди. Она вложила, я знаю, свои последние деньги. И у нас тоже есть злые журналисты, которые напишут, что ее совместная с КГБ акция удалась, и больше ей никогда ничего серьезного не доверят, а она только этим и живет... Сама, кстати, серьезно больная. Я знал это, хотя она не жаловалась.

Потом я вспомнил бедную девочку и ее дырявое сердце — такой ужасной Тетрады Фалло я давно не видел. Вспомнил девушку, сопровождающую ее, — страстный ее взгляд, полный надежды, словно я мог спасти не только жизнь девочки, но и ее.

— Могу я подумать? — произнес я.

Джуди глянула на меня с благодарностью, консул — с неудовольствием, но, как опытный дипломат, взял себя в руки, позвонил секретарю, и в комнате появилась тележка с классной выпивкой (я уже начал скучать здесь по любимому «Баллантайну»).

Через два дня последовало приглашение в гости к «великому», как сказал Гриша, хирургу. «На пельмени», — он долго объяснял мне, что это такое. Я посоветовался с Джуди, и мы решили поехать. В машине, которая за нами пришла (то была личная машина великого хирурга), кроме молчаливого шофера, оказалась еще девушка. Сначала меня поразили пышные темные ее кудри, потом она повернулась, и я узнал Марину — сопровождающую девочки, которую я должен был оперировать. Сначала я был удивлен, переглянулся с Джуди. Но потом Марина заговорила по-английски довольно хорошо, и я сказал себе, что она, видимо, добавлена нам в качестве переводчицы — и вообще для приятной компании. Ну что ж. Допустим. Хотя меня предупреждали, что в России ничего не бывает просто так, во всем надо искать тайный коварный смысл, я разговаривал с ней с удовольствием. Волнение ее, которое поразило меня при встрече, чувствовалось и сейчас, хотя и уменьшилось. Разговаривали мы в основном о девочке, которую мне предстояло оперировать.