Евангелие от Магдалины - [142]

Возле «мадонны с младенцем» стоял какой-то неопрятный тип с нестриженой бородой и диким взглядом, однако в белом халате и, что поразило меня, тоже в джинсах и кроссовках, как и я. Но я уже начал разбираться здесь кое в чем. Если у нас джинсы и кроссовки никак не характеризуют человека социально и психологически, их может надеть любой, вплоть до сенатора, то здесь это выглядит некоторым вызовом, признаком неуправляемости и даже знаком опасности — все «благонадежные» люди носят солидные костюмы, а в джинсах — это уже какой-то... ковбой! Кажется, пообщавшись с советскими бюрократами, я сам сделался похожим на них. Но эти бюрократы с их многочисленными бумагами не смогли — или не захотели — обеспечить достаточную юридическую обоснованность предстоящих событий. Своей интуицией врача я чувствовал в воздухе какую-то опасность, особенно веяло ею от небритого «ковбоя».

— Кто эти люди? — тихо спросил я у Джуди, имея в виду «ковбоя» и «мадонну».

— Медики, очевидно, — ответила Джуди, однако полной уверенности я не чувствовал и в ней.

— Ну... приступим! — проговорил Борин.

«Мадонна» положила девочку на стол и стала разворачивать.

В приемную вкатили американскую диагностическую ультразвуковую установку. Мы с Джуди невольно переглянулись. Нашим сенатом был принят закон о запрете ввоза в Россию высоких технологий. Как же эта установка оказалась здесь? Видимо, как-то незаконно, через третьи страны.

Усилилось ощущение какой-то тревоги и опасности, надвигающейся со всех сторон. В Африке было как-то спокойнее. Но поздно уже было что-то говорить по этому поводу. К девочке, дрожащей от холода (помещение, кажется, не отапливалось), присоединяли датчики — и делали это довольно профессионально, надо заметить. Похоже, эта установка у них уже не первый год.

«Да, только такой безумец и авантюрист, как ты, мог сюда приехать! — говорил себе я. — Марта была абсолютно права, удерживая тебя от этой поездки».

Но мой взгляд уже был на экране установки — я увидел там сердце девочки, и эта ужасная картина заслонила все.

Конечно, делая тысячи операций в год, нельзя давать волю эмоциям, иначе твое собственное сердце не выдержит. Приучаешь себя думать не о жизни, которая может оборваться или продлиться благодаря тебе (так можно разволноваться и сделать ошибку), а видеть лишь механизм, машину, которую надо починить. И спокойно смотришь — возможно это или нет, стоит ли браться или сразу твердо отказаться. Это тяжело слышать и самому больному, и его ближним, но у нас в прагматичной Америке принято это говорить. Зачем зря тратить огромные деньги на иллюзию? В России, как успел я понять, всех влечет именно невозможное: соверши невозможное — и тогда ты знаменит. Такой метод мне глубоко чужд — он, как правило, приводит к трагедиям. Но именно на них и построена вся великая русская литература, с которой я немного знаком. В России, наверное, надо считаться с ее привычками? Но и изменить своим принципам я не могу. Если бы я еще приехал сюда с моей слаженной хирургической бригадой (хотя иногда приходится работать с чужими, как дирижеру с незнакомым оркестром, но те ребята хотя бы понимают твои слова)! А здесь пока синхронного медицинского переводчика я не нашел. Милый Григорий, который активно предлагает свои услуги как чиновник и как переводчик, согласился переводить в процессе операции, но для этого он, увы, слишком мало разбирается как в хирургии, так и в английском, — это я успел уже понять. Но главное, что волновало меня сейчас — взгляд этой девушки. Просто сопровождающие так не смотрят. Какое именно отношение имеет она к этому ребенку? Глубокая тревога не отпускала. Я встретился с ней взглядом... и, не выдержав, отвел глаза.

Марина

Надо научиться сдерживать себя. Чувствую, я напугала американца — к таким страстям он явно не привык в своей размеренной американской жизни. Но он действительно сразу же поразил меня... Чем? Своим сходством с Владом — те же брови, нос, глаза, даже жесты. Пожалуй — поняла я, — он даже больше походил на моего Влада, чем тот, который сейчас стоял сбоку от меня и уже мало напоминал того, о котором я когда-то грезила. А это — был Влад удавшийся, состоявшийся, уверенный в себе, знающий себе цену, хирург с мировым именем. Об этом мечтал когда-то Влад. И я мечтала. И вот я увидела свою мечту — но недосягаемую. И Влад чувствовал сейчас примерно то же — я услышала, как неровно он задышал. Ему-то еще тяжелее это видеть, чем мне!

При этом гость не выглядел этаким «мистером» (я боялась этого, когда ехала). Он улыбался даже как-то виновато — вот, мол, я какой... уж извините... не эталон. Рубашка его была расстегнута, кудри слегка растрепаны, джинсы потерты, как и кроссовки... И это особенно пронзило меня. Человеку незачем что-то изображать из себя. Он есть на самом деле. Важность напускают на себя лишь неудачники и глупцы. Ему это ни к чему. Он не за этим приехал. Он приехал помочь!.. Но почему же отвел глаза? Из-за меня, видимо? Уймись. Ты же не на танцах, чтоб так глазеть! Мне показалось, что он испугался, увидев во мне что-то, чего я сама не знала. Или — знала, но боялась сказать даже себе? Уймись. Не хватает только — распугать сейчас всех своими нелепыми страстями и фантазиями! Дело еще только сцепилось, еще неизвестно — получится ли? Двигаться надо очень осторожно. Взяв себя в руки, я скромно отошла в сторону. Доставила девочку (слава богу, живой, благодаря Владу) — и все. Отойди. Не мешай тем, кто действительно ей может помочь! Крис, улыбаясь, подошел к ней — и она ему улыбнулась.