Евангелие от Люцифера - [35]

Через открытое окно Финн слышала отдаленные звуки уличного движения и, ближе, эхо каблучков, постукивавших по булыжному тротуару, и визгливый женский смех. Потом смех смолк и, не иначе как в ответ на шуточку, зазвучал снова, с аккомпанементом в виде самодовольного мужского хмыканья. Внезапно прорезавший темный ночной воздух пронзительный гудок поезда заставил девушку вздрогнуть. Звук послышался со стороны огромного, жутковатого миланского Центрального вокзала, находившегося всего в нескольких кварталах отсюда, воплощенного в камне тоталитарного бреда Муссолини. Громады белого гранита, служившие вещественным подтверждением расхожего клише, что дуче, при всех его недостатках, заставил итальянские поезда ходить по расписанию.

Финн знала, что Милан представляет собой уменьшенную и значительно более обветшавшую версию Парижа и, как в Париже, там почти нет небоскребов. Казалось, что строительные леса вокруг множества беспрерывно подновлявшихся зданий приросли к ним, превратившись в наружные скелеты. Это был город, где в тридцатые годы родился фашизм, где «Тайную вечерю» Леонардо и Дэна Брауна выдавали маленькими порциями по билетам примерно за полтора доллара в минуту и где тот же фашизм тридцатых годов в конце концов в сороковые умер на бензоколонке на Пьяццале Лорето вместе с Бенито Муссолини, повешенным вниз головой на глазах у полудюжины американских солдат.

Милан был центром самой изысканной итальянской моды, самой экстремальной итальянской политики и местом дислокации полиции, оснащенной лучше какой-либо иной в мире. Величественный Миланский собор являлся третьим по величине храмовым зданием в христианском мире, однако подлинной религией горожан, занимавшей в их сердцах второе место после погони за деньгами, служил, конечно же, футбол. Этот город казался бы очаровательным, не будь он так дерзок и предприимчив, а его обширные трущобы и не дающий свободно дышать смог явно не относились к тем достопримечательностям, о которых мечтает среднестатистический читатель «Нью-Йорк таймс», когда планирует отпуск в Тоскане.

Финн подскочила, когда дверь ее распахнулась и на пороге, в незастегнутой рубашке, со всклоченными волосами и лихорадочно блестящими глазами, появился Хилтс.

— Включи телевизор!

— В чем дело?

— Включи эту чертову штуковину!

Финн взяла пульт с прикроватной тумбочки и нажала кнопку. Большой, стоявший на тумбочке за кроватью телевизор включился на канале Си-эн-эн, который Финн смотрела последним, перед тем как попыталась заснуть. Показывали погодную карту Восточной Европы. В Праге шел дождь.

— Не здесь. Переключи! — отрывисто бросил Хилтс, войдя в номер и закрыв за собой дверь.

Финн принялась перескакивать с канала на канал.

— Вот! — сказал он. — Оставь это!

Это был шестой канал, телевидение Ломбардии, программа местных новостей. Хорошо одетая темноволосая женщина с серьезным выражением лица читала репортаж стоя посредине футуристической конструкции, более походившей на хромированные строительные леса. Рядом, на врезке, демонстрировалась старая черно-белая фотография двух улыбающихся мужчин средних лет один из которых выглядел смутно знакомым.

— Прибавь звук! О чем они говорят?

— Успокойся, и я расскажу тебе.

Финн взяла пульт и увеличила громкость.

Она прислушалась. Ведущая новостей продолжала свой рассказ, а Финн переводила его для Хилтса, по ходу дела засовывая ноги в кроссовки.

— Изображенный здесь со своим другом Адриано Оливетти, Вергадора был хорошо известным, уважаемым членом академического сообщества, выдающимся историком. Известие о его неожиданной насильственной смерти, предположительно от рук боевиков террористической группировки «Третья позиция», повергло в шок жителей Венозы, тихого, провинциального городка, где он жил в последнее время.

Изображение на телеэкране сменилось идиллической панорамой пологих холмов и виноградников из студийного архива, потом общим планом самого городка и, наконец, старинной виллой, окруженной тополями и полицейскими машинами с мигающими на крышах проблесками маячками. При этом по обе стороны от главной картинки демонстрировались два черно-белых изображения — снимки Хилтса и Финн, сделанные камерой слежения.

— Эта запись, сделанная системой безопасности ребе Вергадоры, зафиксировала нападавших незадолго до того, как пожилой профессор был зверски убит в своей библиотеке…

— А камеры-то я и не заметила, — сказала Финн, потрясенная увиденным.

— Они убили его, — пробормотал Хилтс, не отрывая глаз от экрана. — И теперь хотят повесить преступление на нас.

— Они?

— Адамсон и его дружки.

— Ты шутишь?

— А ты думаешь, это совпадение?

— Камера засняла нас на пленку. Это недоразумение, вот и все, — сказала Финн. — Мы сейчас пойдем в полицию и объясним.

— А откуда, по-твоему, у телевизионщиков взялась эта идиотская версия насчет «Третьей позиции»?

— Кто они такие?

— Итальянская разновидность «Аль-Каеды». Нас подставили.

— Это ошибка.

— Это никакая не ошибка. Вергадора мертв. Если в новостях сообщается, что подозрение падает на «Третью позицию», значит, речь идет о жестокой, мучительной смерти. Их излюбленное оружие — обрез дробовика, сицилийская лупара, которую использует мафия. Это не бойскауты, Финн. Игра идет по-крупному. Серьезные люди вышли за нами на охоту.