Евангелие от Фомы - [109]

Шрифт
Интервал

Иуда среди безмолвной пляски огней все ходил, все ходил, все ходил… Он понимал, что глупо так шататься, знал, что спасения нет, что в огромном мире этом идти ему некуда, но ноги не слушали его и несли его дальше и дальше… Святые огни вокруг давно погасли и было все черно и тихо, как в огромном колодце… Потом, долго спустя, стало сереть, зеленеть, розоветь и Иуда с тупым удивлением увидел вдруг себя сзади своей лачуги, там, где через каменный забор свешивалась ветвь могучего сикомора. Под этой толстой ветвью дети радостно строили себе всегда кущу и кричали редким прохожим веселыми голосами: «Осанна! Осанна!» Рабби тогда сказал, что эту кущу построил для них сам Бог… И ничего этого больше нет и никогда больше не будет… Все, ломаясь, валится в бездну…

Он взвесил на руке прочную верблюжью веревку с петлей на конце и оглядел толстую ветвь сикоморы. Все хорошо, только петля слишком велика. Надо перевязать… Вспомнилось строгое веление закона: в святую Субботу нельзя ни развязывать узлов, ни завязывать. Растерянное лицо с падающим носом и безумными глазами оскалилось в страшной улыбке: а вот он и развяжет, и завяжет! Он укрепился в себе — розовый город качаться и валиться перестал, все стало твердо и четко и точно выжидательно затаилось — и привязал веревку к ветви. И подумал: снять плащ или не снимать? Решил, что все равно… С усилием он поднялся на толстый сук, одел неприятно пахнувшую верблюдом, жесткую петлю на шею, одно мгновение поколебался и — повис… Сикомор прошептал что-то и затих… И Иуда тоже затих, длинный, тонкий, страшный. У тихо качающихся ног его валялась размотавшаяся, грязная чалма…

Сарра не спала от тревоги всю ночь и на зорьке вышла подышать: она любила эти одинокие, утренние, тихие часы… И вдруг — что такое?!

— Отец!

Она с воплем бросилась к нему, боязливо коснулась его рукой — он все еще тихонько качался — и со стоном повалилась ему под грязные ноги…

XLIX

Конец вешней ночи… В небе умирающие звезды… В зарослях шиповника утренняя песня соловья. Около темной скалы, у опечатанной большими печатями могилы Иешуа, чуть теплится догорающий костер. У костра дремлют два легионера: стройный и, несмотря на свои годы и раны, крепкий Пантерус и молодой, недавно прибывший в Палестину из Калабрии парень, сухощавый, с тонким, лисьим лицом…

Молодой громко зевнул и потянулся так, что хрустнуло во всех суставах.

— Ты что закис, старина?.. — обратился он к Пантерусу.

— Не все, как ты, зубы скалить… — тоже зевая, отвечал тот своим низким, красивым голосом.

— А что же не скалить?.. На то зубы… — ухмыльнулся молодой.

— Радости-то немного…

— Это просто оттого, что ты ночь не поспал… — еще раз крепко, до слез, зевнув, сказал калабриец. — Сколько времени канителятся с этим бродягой… Дал по маковке, зарыл да и дело с концом. А то тянут волынку-то!.. Караулить вот поставили… А чего его караулить? Теперь уж не убежит…

— Ну, брат, люди то и дело один другому по маковке дают, а толков больших из этого что-то не получается! — задумчиво проговорил Пантерус. — Вот сколько себя помню, из крови не вылазим, а какая в том польза людям, что-то не видать. Мой дед с Цезарем в Иберию ходил и там погиб. Мой отец пошел войной на полночь, на какого-то там Арминия, что ли, пес его знает, и тоже не вернулся. Я исходил своими ногами чуть не весь свет, и все тело покрыто рубцами от ран, а какая оттого польза, я не вижу… Везде мы убивали, везде жгли, везде разрушали — горя много, а радости мало. Старость вот уже не за горами, а что я выходил да навоевал за всю жизнь?.. Думается, лучше было бы сидеть у себя в Лигурии да ковырять свой клочок земли — по крайней мере, душа была бы спокойна да угол на старость был бы свой… Удивительное дело: сколько времени люди на земле живут, а все никак не выучатся без грызни обходиться!..

— По-моему, все единственно, где жить… — сплевывая в костер, сказал калабриец. — В легионерах хотя света повидаешь, всего попробуешь… Поди-ка, вон девчонки здесь какие — м-м-м!..

— Вот погоди годков двадцать пять еще, тогда, может, и ты другое запоешь… — тихонько вздохнул Пантерус.

Замолчали… Опять в предрассветном холодке дрема подкралась… И среди развалин пролетевших дней тех, нарядное и пахучее, как цветок полевой, встало в его сердце воспоминание о встрече с этой стройной галилеянкой с черными и ласковыми, как вешняя ночь, глазами… Они не знали и десятка слов общих, но какая-то огневая сила сразу опалила их обоих, и они испили радость любви среди золотого леса кукурузы… А потом его в Дамаск перевели, а из Дамаска в Цезарею, а из Цезарей сюда вот, в Иерусалим… И никогда больше не видал он ее…

Калабриец быстро поднял свое лисье лицо.

— Как будто кто-то идет… — шепотом сказал он.

— Так приготовься! — строго сказал Пантерус. — Что рот-то разинул?

— Верно, рыжая опять… — пробуя меч в ножнах и подтягивай к себе щит, проговорил молодой. — Прямо не отгонишь… Ну, и хороша же бабенка, клянусь Плутоном! Наши тут к ней сунулись было — куды!.. Как кошка, так вся и ощетинилась…

— Да не тарахти ты так! — оборвал его Пантерус и прислушался. — Не один человек идет… Это, пожалуй, и не к добру…


Еще от автора Иван Федорович Наживин
Казаки

Роман "Казаки" известного писателя-историка Ивана Наживина (1874-1940) посвящен одному из самых крупных и кровавых восстаний против власти в истории России - Крестьянской войне 1670-1671 годов, которую возглавил лихой казачий атаман Степан Разин, чье имя вошло в легенды.


Распутин

Впервые в России печатается роман русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940), который после публикации в Берлине в 1923 году и перевода на английский, немецкий и чешский языки был необычайно популярен в Европе и Америке и заслужил высокую оценку таких известных писателей, как Томас Манн и Сельма Лагерлеф.Роман об одной из самых загадочных личностей начала XX в. — Григории Распутине.


Глаголют стяги

Иван Фёдорович Наживин (1874—1940) — один из интереснейших писателей нашего века. Начав с «толстовства», на собственном опыте испытал «свободу, равенство и братство», вкусил плодов той бури, в подготовке которой принимал участие, видел «правду» белых и красных, в эмиграции создал целый ряд исторических романов, пытаясь осмыслить истоки увиденного им воочию.Во второй том вошли романы «Иудей» и «Глаголют стяги».Исторический роман X века.


Во дни Пушкина. Том 2

К 180-летию трагической гибели величайшего русского поэта А.С. Пушкина издательство «Вече» приурочивает выпуск серии «Пушкинская библиотека», в которую войдут яркие книги о жизненном пути и творческом подвиге поэта, прежде всего романы и биографические повествования. Некоторые из них были написаны еще до революции, другие созданы авторами в эмиграции, третьи – совсем недавно. Серию открывает двухтомное сочинение известного русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Роман рассказывает о зрелых годах жизни Пушкина – от Михайловской ссылки до трагической гибели на дуэли.


Душа Толстого. Неопалимая купина

«Душа Толстого» — биографическая повесть русского писателя и сподвижника Л. Н. Толстого Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Близко знакомый с великим писателем, Наживин рассказывает о попытках составить биографию гения русской литературы, не прибегая к излишнему пафосу и высокопарным выражениям. Для автора как сторонника этических взглядов Л. Н. Толстого неприемлемо отзываться о классике в отвлеченных тонах — его творческий путь должен быть показан правдиво, со взлетами и падениями, из которых и состоит жизнь…


На рубежах южных

Перед вами уникальная в своем роде книга, объединившая произведения писателей разных веков.Борис Евгеньевич Тумасов – русский советский писатель, автор нескольких исторических романов, посвященных событиям прошлого Руси-России, – «Лихолетье», «Зори лютые», «Под стягом Российской империи», «Земля незнаемая» и др.Повесть «На рубежах южных», давшая название всей книге, рассказывает о событиях конца XVIII века – переселении царским указом казаков Запорожья в северо-кавказские степи для прикрытия самых южных границ империи от турецкого нашествия.Иван Федорович Наживин (1874–1940) – известный писатель русского зарубежья, автор более двух десятков исторических романов.Роман «Казаки», впервые увидевший свет в 1928 году в Париже, посвящен одному из самых крупных и кровавых восстаний против власти в истории России – Крестьянской войне 1670–1671 гг., которую возглавил казачий атаман Степан Разин.


Рекомендуем почитать
В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Школа корабелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.