Евангелие от экстремиста - [4]

— Можно подробнее?

— Ну вот, к примеру, сегодня, 9 апреля 2001 года, родится ребенок. Спустя тридцать пять лет он умрет, и немедленно родится вновь. Только дата рождения останется та же. 9 апреля. И год тот же. Те же будут и люди, родственники, друзья, события. Ничего не меняется, кругом одно и то же. Внутри моей партии уже несколько лет работает закрытая группа конспирологов, глубоко изучавших и Гемана Вирта, и германские архивы «Анненэрбе». Эта группа готовила путешествие в Тибет, и вся казахстанская операция была просто прикрытием. Вы читали Рерихов? Эта группа и должна будет закончить всё, и наверняка она уже близко, у самой цели. Необходимо разомкнуть цепь. Завершить Кали-Югу. Так что всё исполнено, господин Пу. Ваше царство подходит к концу. Думаю, результат придет со дня на день, и моя смерть его уже не отменит.

— Хорошо. А знаете ли Вы, что ещё в начале прошлого столетия, когда экспедиция Рериха бродила по склонам Тибета, они заблудились. И повстречали местного. Абориген на своем наречии объяснил маршрут, и все были спасены. Среди членов экспедиции был человек, говоривший на местном диалекте. Так блуждающий тибетский странник спас Рериховскую экспедицию.

— А в чем, собственно, суть?

— А в том, что тот самый тибетский бомж, указавший правильный путь экспедиции, был ни кто иной как высокопоставленный сотрудник НКВД Яков Блюмкин. — пауза, — Я думаю, что беседа наша полностью исчерпана. Вы уже решительно не представляете для нас ни малейшего интереса. Конечно, Вас убивать мне никакого особого смысла нет. Так что я умываю руки. Кшатрий, принесите тазик.

Человек, похожий на Патрушева, сполоснул окровавленный таз ржавой тюремной водой, набрал половину и подвинул к Верховному. Тот омыл руки, и плеснул пару раз на свое сонное лицо. Всем хотелось спать.

— Я никоим образом не планировал Вашей смерти. Но никак не мог предположить, что Вы станете таким идеальным объектом ненависти. Вас ненавидят все. Рабочие, бизнесмены, домохозяйки и даже маленькие дети. Вас не любит церковь. Вы взбаламутили умы. И нации иногда следует выпускать кровь. Так что я уже никак не смогу Вас помиловать. Это опустит рейтинг. Народ любит быстрые кровопускания. Народу это только на пользу. Хотите последнее желание? А, впрочем, к чему это я? Прощайте.

Они смотрели друг другу в глаза. Ужасный Пу выронил несколько слезинок, когда Кшатрий резко подскочил сзади и полоснул приговоренному бритвой по шее. Голова покачнулась, и свалилась вбок. Кшатрий должен был следующим утром ехать на телевидение. Демонстрировать голову. Мертвая голова должна была послужить примером недостойного поведения. Предполагалось, что её продемонстрируют в назидание остальным в прямом эфире новостей. За волосы выставят прямо перед телекамерами. Это будет завтра, а пока тело подвесили на крюк вниз головой: "пусть стекает, еще несколько часов до рассвета, чтоб машину не пачкать".

Утром обескровленный труп запихнули в багажник служебной серебристой Волги. "Езжайте в Останкино. Я чуть позже". Кшатрий вернулся хлебнуть коньяку и доложить об отправке груза. На пересечении Садового Кольца, в пробке, из сизого смога возникли двое мотоциклистов с пассажирами. Сблизились с Волгой, зажатой со всех сторон ревущими и готовыми к немедленному движению иномарками. Пробки — не редкость. Все же центр мегаполиса. В считанные секунды мотоциклисты разъехались в разные стороны, а за рулем Волги вопреки маршруту влево развернулись два молодых человека. Обладатель густой черной бороды, лысины и пальто, Анатолий, с напрочь безумными глазами, сидел на месте пассажира рядом с водителем и добивал в сердце большим охотничьим ножом скинутых назад молодых лейтенантов в штатском. Пистолет с глушителем завалился под сиденье. Водитель Стас, худой москвич в очках, обтянутый черной байкерской косынкой, резко рванул еще раз влево, через три квартала тело перебросили в красные Жигули и скрылись в сизом выхлопном дыму. Бросили машину на платной стоянке, в спальном районе. Анатолий вспомнил завещание, согласно которому труп следовало пустить на горящем плоту под зажженные факелы, и при этом употреблять спирт.

Три дня за городом собирали плот. Скручивали бревна намертво. Вторая Фрунзенская как раз выходит на набережную Москва-реки. Плот спустили на воду. Разложили погребальный костер. Тело обернули в знамя. Голову прикрутили скотчем. Анатолий еще утром вырезал для потомков мозг, сердце и отпилил руки. Руки уложили в стеклянный саркофаг, мозг и сердце — в две трехлитровые банки. Временно.

Плот облили спиртом. Зажгли факелы. Люди в черном развязали последний канат, и плот начал медленно удаляться. Анатолий натянул тетиву и выстрелил. Огненная стрела упала точно в цель. Заполыхало. Все налили спирт. Пили и смотрели на зарево. Не опуская факелы, медленно двинулись обратно. Никто не проронил ни слова. В Бункере зазвонил телефон. Никто не хотел подходить. Взял Анатолий. Голос человека очень походил на тот самый, голос Патрушева. Кшатрий говорил отрывисто, не грубо, словно констатируя факт, подводя итог:

— Будем считать, что жертвы поровну, Анатолий. Не надо больше крови. Наших двоих — на одного вашего, и хватит. У меня и так полно неприятностей в связи с пропажей тела. Ну что, мир?