Евангелие от Чаквапи - [61]

— Надо бы Камиле позвонить, — нарушил он затянувшееся молчание, тыльной стороной руки смахнув со лба капли пота. — Пусть вытаскивает нас отсюда.

Я не ответил. И так было понятно, что в сложившейся ситуации, когда по всей границе нас ищут Койоты, без помощи Камилы не обойтись. Кроме того, не стоило забывать, что после наделанного в Эль-Пайсаносе шума не меньший интерес к нашим персонам теперь проявит и местная полиция, чьи связи с Койотами ни для кого не являлись секретом.

Мы ехали довольно долго, так ни разу и не встретив каких-либо признаков жизни — ни поселков, ни дорог, ни даже мерцаний огоньков вдали. Но пока нас это нисколько не беспокоило. Напротив, нашим единственным желанием было свалить от Эль-Пайсаноса как можно дальше. Причем свалить незаметно, чтобы никто не смог указать преследователям направление нашего движения.

Светало и, судя по спидометру, от неприветливого городка нас теперь отделяло километров шестьдесят. Пейзаж сменился — каменистая равнина простиралась вокруг насколько хватало глаз, и колеса джипа больше не вязли в поросшей травой мягкой земле. Теперь под колесами скрипел мелкий гравий, и лишь в некоторых местах путь преграждали заросли колючих кактусов.

Когда в предутренних сумерках вдали смутно замаячила узкая полоска горной гряды, Ник притормозил в нерешительности:

— Куда ехать? — он уперся лбом в руль и прикрыл глаза.

— Не знаю, — я пожал плечами с усталым безразличием.

— Там, — Ник приподнял голову и указал вперед в сторону гряды, — может быть сплошная стена скал. Упремся.

— Давай налево, — посоветовал я.

— Почему налево?

— Можем и направо. Не вижу разницы.

Никита еще секунду вопрошающе взирал на меня, после чего отвернулся и заглушил мотор:

— Давай отдохнем немного.

Я кивнул, соглашаясь. Мы были измотаны до предела. Сказывалось нервное перенапряжение, голод и отсутствие сна. Следовало восстановить силы, насколько это было возможно сделать в сложившейся ситуации.

Мы выбрались из машины. Было прохладно. Открыв багажник, я достал из сумки запасную рубашку и натянул на себя. Пока я одевался, Никита вытащил из багажника пакет с тремя пластиковыми бутылками минералки и несколько пачек печенья, загодя купленными нами перед отъездом из Санта-Аны. Когда он повернулся, держа в руках литровую бутыль и печенье, я молча уставился на него, оглядывая с ног до головы — все его лицо, руки и одежда покрывали бурые пятна засохшей крови. Никита проследил за моим взглядом и буркнул:

— Ты не лучше… только рубашка чистая, — он тяжело вздохнул, уселся на землю, прислонившись спиной к джипу, открутил пробку, сделал пару глотков и, поставив бутыль между вытянутых ног, принялся открывать печенье.

— Присоединяйся, — предложил он, разрывая зубами обертку.

Я кивнул, осматривая простиравшуюся вокруг безбрежную равнину. Светало быстро, и теперь хорошо было видно эту безжизненную, каменистую пустошь, кое-где скрашиваемую торчащими вверх кактусами. Равнина просматривалась на многие километры, и появись кто — мы заметили бы нежелательных гостей сразу. Правда, и нас было видно издалека, но выбора особого у нас не было. Можно было доехать до горной гряды и попытаться укрыться там, но от нее нас отделяло не меньше двадцати километров, и сил на это у нас уже не оставалось.

Но отдохнуть не удалось. Едва я опустился напротив жадно жующего Ника, как вдруг он вытаращил глаза, глядя куда-то поверх моей головы, судорожно сглотнул и вскочил на ноги, тыча пальцем мне за спину и мыча нечто нечленораздельное. Я резко обернулся. С той стороны, откуда мы только что приехали, на нас стремительно надвигалась темная стена. Она поднималась от линии горизонта и уходила в небо, нависая сверху тяжелыми клубами. Цвет ее постоянно менялся, становясь то бурым, то серея до пепельного. Оцепенев, мы завороженно смотрели на нее, пока не услышали гул. Сперва тихий, едва слышный, он нарастал с каждой секундой, становясь все громче и громче…

— Песчаная буря! — заорал я, но Ник не двинулся с места. Он стоял, вобрав голову в плечи, отрешенно взирая исподлобья на надвигавшуюся на нас стену. — В скалы! — мой голос потонул в грохоте взбесившейся природы, но Ник очнулся. Он заскочил в распахнутую дверцу джипа и мгновенно завел мотор. Едва я оказался на сидении рядом, машина сорвалась с места и понеслась в сторону горной гряды.

Стрелка спидометра перевалила за семьдесят, джип трясло и подбрасывало так, что, казалось, он в любую секунду развалится на части, но Никита не сбрасывал скорость. Он крепко держал руль, приникнув как можно ближе к потрескавшемуся лобовому стеклу, стараясь вовремя заметить и объехать попадавшиеся на пути препятствия. Я вжался в сидение, упираясь одеревеневшими руками в переднюю панель, но это не помогало — меня мотало из стороны в сторону, мышцы рук и ног ныли от напряжения, рубашка взмокла от пота.

Медленно, но неотвратимо буря настигала нас, намереваясь поглотить в свое жуткое серо-бурое чрево. Сильный ветер завывал вокруг, врываясь в разбитые окна, салон машины заполонили клубы пыли, забивающей нос, глаза, уши. Воздуха не хватало, я начал задыхаться, натянул ворот рубашки на лицо, но вездесущие песчинки легко пробивались сквозь ткань, а мелкие камешки, словно рой разъяренных ос, больно жалили открытые участки кожи. Никита забился кашлем, отпустил от руля одну руку, прикрывая ею раскрытый рот, и джип занесло, резко бросило вправо. Я ударился о дверцу, осколки выбитого стекла впились в плечо. Вокруг потемнело настолько, что я уже едва различал сидевшего рядом Ника. Он что-то кричал, но в шуме я не мог разобрать что именно. Вести машину в таких условиях было немыслимо. Джип остановился, и мы сползли вниз под сидения, натягивая рубашки на головы. Машину беспрестанно трясло, а когда порывы ветра усиливались — вело юзом, проворачивая на месте, словно она и не весила нескольких тонн. Ветер оглушительно ревел вокруг в каком-то диком надрыве, как бесноватый зверь, безуспешно пытающийся добраться до своей жертвы. Металл скрежетал так, словно его рвали на части. Лобовое стекло не выдержало, лопнуло, распадаясь мелкими осколками, посыпалось вниз на нас, раня закрывавшие головы руки…