Евангелие для цыганского барона - [12]

Плащуны идут на любое дело – лишь бы сорвать богатый куш. Главный инструмент их "ремесла" – лезвие, бритва или заточенный особым образом ключ. При поимке[19] лезвие исчезало во рту, бритва становилась доказательством необходимости заросшего цыгана, заточенный ключ обычно не замечали в связке других ключей.

Лавари – цыгане более низшего сословия, промышляющего на "ломке" денег. Их часто можно видеть в магазинах или вагонах пассажирского поезда, просящих разменять крупную купюру на мелкую. Когда цыган пересчитывает деньги доверчивых людей – мелкую купюру – он ловко прячет часть из нее, а остаток показывает недоумевающему пассажиру, который, извиняясь, добавляет то, что и составляет процент "дохода" лаваря.

Сэрвы – низшее сословие, пренебрегаемое плащунами из-за своего дешевого "ремесла" – спекуляции, мелкого жульничества, попрошайничанья...

В настоящее время у плащунов рискованным греховным промыслом занимаются их жены. В "работу" же мужчин входит задача войти в деловой сговор с работником милиции, дежурящим при магазине или ярмарке, аэропорту или другом "объекте". Такой работник называется "пастухом", в обязанности которого входит: следить на некотором расстоянии за цыганкой, чистящей карманы и сумки, и, если вдруг она "погорит"[20], на крики людей подойти и арестовать ее. Пострадавшему возвращаются деньги, да еще и с вознаграждением, а "арестованная", спустя некоторое время, снова добывает греховный "хлеб".

Чаще всего добытчицы работают на одну руку, объединившись группами. Но если одна из них, прельстившись особо ценной находкой, прячет ее у себя, не признавшись другим, не отдав в общий "котел", а позже это выясняется, то их "гастроли" часто заканчиваются поножовщиной – семья идет на семью и в итоге... несколько смертей. Но за любой смертью снова будет смерть – кровная месть семей, годами враждующими между собой.

Есть ли еще на свете другой такой народ, столь утопающий в грехах, как цыгане?

Глава 8

Прощаясь с отцом, Наида всплакнула.

— Даделэ, возвращайся поскорее...

— На ров! Джива вава, мэ выджава[21]...

После уезда цыган двор опустел. Настя, убиравшая остатки роскоши со столов, что-то бурчала себе под нос. Ипан, старший сын барона, поглаживал собаку, вилявшую хвостом от удовольствия и свесившую язык от жары, оскалив пасть с ...золотыми клыками (поставленными для форса). Возле него валялась гитара с тремя струнами и оторванным грифом – печать вчерашнего веселья. Магнитофон, как бы заменивший отслужившую гитару, на весь двор распевал какую-то индийскую песню, поддерживаемую Миркой, готовящейся стать матерью, а потому в который уже раз перебиравшей распашонки, ползунки, слюнявчики...

Через некоторое время во двор караваном вошли друзья Ипана и дети Короля, брата Марца. (Имена и клички цыгане дают самые необыкновенные: Граф, Милорд, Князь – лишь бы они были красивы или звучали особым величием. Если человек был нелюбим, ему на всю жизнь давалось какое-нибудь смешное прозвище. Барон, например, носил прозвище "Карлик" за его малый рост).

Визит их был связан с приездом Кольки, двоюродного брата Наиды, который выделялся среди гурьбы особой манерой держаться, изысканностью в одежде (что редко среди цыган), необыкновенной красотой и даже какой-то аристократической изюминкой. На вид ему было лет 13-14.

Но несмотря на сравнительно малый возраст, Колька побывал уже во многих странах мира с разъездным цыганским ансамблем "Ромалэ", став любимцем в самых различных кругах общества из-за особого таланта танцовщика.

Андрей Голубенко, оставив свое занятие Наиде, добровольно постигающей секреты мастерства художников-оформителей, почти не отходящей от них, вышел во двор, услышав доносившиеся оттуда возгласы радости Ипана и Мирки.

— Дядя Андрей! Это Колька, наш родственник. Он знаменитость – на плакатах есть. Лучшего танцовщика, чем он не найти на всем белом свете, тэ мэрав тсэ! – копировал отца Ипан.

Колька, как бы подтверждая слова Ипана, пустился в адский перепляс. В несколько секунд его руки побывали и за спиной, и на полу, и под каждой из ног, многократно на груди... ноги не находили себе покоя и на долю мгновения и, вдруг, подпрыгнув и сделав сальто, он резко сменил манеру исполнения, перейдя на танец с частым дробным пристукиванием.

Эдик и Юра, спрыгнув с подмостей, также вышли из комнаты, где работали, посмотреть искусство необыкновенного юноши.

Но Наида, идя вслед их, сказала:

— Зря стараешься, дядя Андрей не любит танцы и сказал, что это большой грех. Знаешь почему голову Крестителю отсекли? А вот и не знаешь... а все из-за танцев, а ты все хвастаешься...

— Какому еще Крестителю, когда? – поинтересовался Колька.

— Какому, какому... Тому, что в Евангелии рассказывается. Умные книжки надо читать, а ты только и знаешь, что дрыбцюеш[22].

— А-а-а, ты уж монашкой стала, в баптисты подалась, – ухмыльнувшись, сказал танцор.

— А о танцах не только баптисты такого мнения. Цыганская, наша пословица и та говорит: ... Как там?... "Кон кхэлэла упэрэла", а по-русски: "Кто пляшет – упадет".

— Что-то я сколько ни пляшу, а еще ни разу не падал...

— А падают по-разному... Дядя Андрей говорит: сначала гордость, а потом... падение. А у тебя гордость на лбу написана, значит, и падение близко.