Ева и головы - [26]

– Я хочу пить! – сказала Ева в надежде, что Эдгар замедлит своё отступление, но тот продолжал пятиться, и скоро силуэт его слился с силуэтом дуба.

Великан не взял ни одеяла, ни тёплой одежды: он, видимо, и правда из камня. Ева расположилась на ночлег в повозке, под куцей крышей, на тюках с накопленным цирюльником добром, соорудив из пропахшей долгими годами пользования одежды себе гнездо. Хотелось хныкать, и девочка крепко задумалась: когда стоит пустить в ход эту девчачью привычку? Пора уже, или будут ещё моменты, когда одиночество станет более невыносимым? Эти думы, навалившись на макушку, вмяли её в глубокий сон, такой непохожий на все остальные, что от испуга Ева не решилась ему сопротивляться.

На другой день установилась неожиданно хорошая погода. Дождь перестал. Древесные стволы танцевали вокруг солнечной короны, позволяя посланцам светила беспрепятственно бродить по лицу спящей Евы. Ей чудилось, будто она плывёт в лодке по бесконечному, залитому светом морю, что от воды поднимается жар. Дрёма развеялась, когда Эдгар загородил свет своей головой.

Великан обескуражено тёр лоб.

– Я надеялся, ты исчезнешь.

– Куда же я исчезну?

– Незнамо… просто исчезнешь. Станешь одним из дорожных приведений.

– Разве я похожа на приведение?

– Любой ребёнок похож.

Ева открыла и закрыла рот. Что значит – «любой ребёнок похож»? Загадка. Имел ли он ввиду, что дети такие же странные, как те таинственные существа, о существовании которых все знают, но мало кто может сказать, что видел их воочию? Как такое может быть? Дети шумные, они могут напугать, когда, забравшись на дерево, со смехом и визгами сваливаются тебе на голову. Призраки же пугают ожиданием своего появления, дурманящим чувством, что что-то вот-вот должно случиться, местами, в которых совершенно точно обитают, но при этом не торопятся показываться на глаза.

Ева знала всё о призраках. Могла, загибая пальцы, перечислить тех, кто обитал в окрестностях Волчьего хвоста. Бойся тех, кто живёт среди яркого полдня в пшенице. Это маленькие существа, карлики, которые выдают себя качанием колосьев, так, будто посреди поля вдруг появился, а потом исчез ветер. Бойся руин на окраине деревни, потому что они помнят хорошие времена и обижены на ведь мир за наступившие вдруг дурные. Бойся луж в отпечатках копыт, оставленных чёрным жеребцом (так, как местами сложно разгадать, конём какой масти оставлен след – стоит смотреть под ноги после любого мало-мальски заметного дождя), так как в них может утонуть даже взрослый человек. Бойся того, кто с наступлением сумерек заселяется в парильню у реки – он не любит, когда кто бы то ни было тревожит его покой. Бойся, когда снаружи туман, ибо дети и домашние животные, что рискнули отойти от своего обиталища в такое время, рискуют никогда не вернуться домой. Бойся того, кто в ясную ночь спускается с луны на верёвке и стучится к тебе в окно.

Духи и всяческая волшебная тварь, – знала Ева, – циркулируют в жизни поселян согласно своему, особенному календарю, тем не менее имеющему сношения с календарём, по которому проживают отпущенные им года обычные люди. И так они вращаются друг относительно друга, словно языческий механизм, иногда соприкасаясь, иногда расходясь непостижимо далеко. В день святой Схоластики, если случатся на этот день метели (как то обычно бывает), в пелене опускающегося с неба снега можно увидеть пляшущих и кружащихся в диковинных хороводах ледяных существ, которым в обычной жизни на земле не место. Завывая, кувыркаясь, взбивая на крышах домов пену соломы, они воспевают святую, разыгрывают сценки из её жизни и жизни святого Бенедикта, который приходился ей братом.

– Я набрал лесных орехов и земляники.

Когда Ева выползла из своего убежища, импровизированного гнезда, которое каким-то образом стало импровизированной норой, Эдгар как раз демонстрировал ослику свою добычу.

– Мама готовила на завтрак нам с братьями кашу, – сонно сказала она.

Великан только пожал плечами. Подол рубахи у него был полон всякой лесной снедью, а живот казался брюхом огромного насекомого, не то мотылька, не то гусеницы.

– Скоро будет дом для божьих людей… матерей Иисусовых… там тебя выучат читать и писать слова, и будут кормить тем, чем хочешь.

– Я не хочу так, – задумчиво сказала Ева. Она попыталась вспомнить, не оттолкнула ли чем-нибудь накануне вечером великана. От вязкой дрёмы никак не удавалось освободиться. Всё вокруг было нереальным и, казалось, могло рассыпаться всего лишь от громкого голоса. – Я хочу каши. Можно с орехами и земляникой. Значит, ты не умеешь её готовить?

Лицо Эдгара нервно задёргалось. От расспросов девочки его лицо, кажется, вот-вот готово было задымиться. Он откашлялся, после чего сказал:

– Довольствуюсь прахом земным и семенами. Не извращаю сути вещей.

Орехи по одному проваливались между пальцами костоправа и стукались о борт повозки.

– Я видела, как готовила мама. – Сказала Ева. Лицо просветлело, мыслями она витала где-то там, в светлых днях, когда еды было вдоволь, и на неё, Еву, никто не сердился. – Похлёбку. Каши. Пекла хлеб и поджаривала на вертеле мясо. А ещё – сушила рыбу. Я рвала травку для супа, давила ягоды… Правда, как пользоваться ножом, не знаю. Говорили, что я ещё малышка, чтобы что-то резать. У тебя есть нож?