Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба - [42]

В конце августа 1937 года Ева писала, что если «Морелл хочет лечить фюрера, он должен поторопиться, так как вскоре у того совершенно не будет времени».

Оказавшись в Берхтесгадене, Морелл тут же принялся плести интриги и в результате сумел оттеснить своего соперника доктора Брандта. Ева никогда не скрывала своего восхищения им и немедленно попыталась смягчить последствия немилости Гитлера. Но изгнанию Брандта из Берхтесгадена уже ничто не могло помешать. Вполне возможно, что Гитлера давно раздражали знаки внимания, которые Брандт оказывал Еве. Правда, ее отношение к Мореллу быстро изменилось. В конце концов она окончательно потеряла доверие к новому лечащему врачу Гитлера и открыто обвинила его в том, что он своими лекарствами отравляет кровь ее возлюбленного. Морелл закончил жизнь в американском лагере для интернированных. Брандта же по приговору Международного трибунала повесили в Ландсбергской тюрьме.

В начале 1939 года Ева въехала в квартиру в Новой рейхсканцелярии. Гитлер предоставил в ее распоряжение бывшую спальню Гинденбурга, основными достопримечательностями которой были колоссальных размеров камин и не менее огромный, занимавший почти всю стену портрет Бисмарка. Прислуге строжайше запрещалось хоть немного приподнимать наглухо закрывавшие окна тяжелые шторы. Комната и будуар примыкали к библиотеке Гитлера. В квартиру Ева входила через служебный вход, она и здесь официально числилась секретаршей, была вынуждена обедать вместе со своими коллегами и не имела права свободно передвигаться в той части рейхсканцелярии, где размещались высшие государственные и партийные инстанции. Рядом с Гитлером ее видели крайне редко, но по ночам она, видимо, посещала его, так как он однажды сам признался, что «меня всего трясет от ужаса при одной только мысли о ночном одиночестве». Из-за этого в отсутствие Евы Гитлер старался лечь как можно позже и часто не смыкал глаз до рассвета.

Если он обедал с Евой, то только в библиотеке и всегда в обществе двух секретарш. В ответ на все просьбы Евы взять ее с собой на один из роскошных приемов, устраиваемых кем-либо из высших чинов рейха, или просто отпустить на сезонный бал он неизменно отвечал: «Ты не создана для светской жизни, Эви… Ты слишком дорога для меня… Я просто обязан беречь твою чистоту и непорочность… Берлин — это греховный Вавилон… Пойми, окружающий мир грязен и подл».

Ева согласно кивала головой, но продолжала ныть. Ее страшно раздражала Эмми Геринг, повсюду расхваливаемая как «первая дама рейха». Когда Геббельс публично заявил, что «Гитлер всецело занят судьбой нации и у него нет личной жизни», Ева с издевкой сказала: «Я, оказывается, не личная жизнь».

Ева, естественно, обижалась на такое пренебрежительное отношение к ней. Чтобы хоть как-то забыться, она покупала любую качественную и дорогую вещь, попадавшуюся ей на глаза. Ильзе рассказывает, что Ева однажды оделась, как обычная секретарша, отправившаяся в обеденный перерыв за покупками, и в таком виде появилась в знаменитом на всю Европу фирменном магазине кожаных изделий, чтобы подобрать себе сумочку. Все предлагаемые продавщицей дешевые товары она с презрением отодвигала в сторону.

«Принесите мне с витрины вон тот набор кожаных изделий», — потребовала она. «Но ведь это натуральная крокодиловая кожа, — возразила продавщица, с удивлением посмотрев на нее. — Набор очень дорогой. Собственно говоря, он не продается и выставлен лишь для эффекта, так как никто не может позволить себе купить его». «А я вас о цене не спрашиваю, — холодно ответила Ева. — Немедленно принесите сюда набор». Продавщица смущенно молчала, и тогда Ева высокомерным тоном герцогини, обращающейся к служанке, велела ей привести управляющего, а когда тот появился, приказала; «Этот гарнитур сегодня в первой половине дня должен быть доставлен в рейхсканцелярию. Счет пришлите в личную канцелярию фюрера».

Не успели управляющий и продавщица опомниться от шока, как Ева вышла из магазина и села в черный «мерседес», за рулем которого сидел рослый шофер в эсэсовской форме. Управляющий тут же лично доставил набор, состоящий из чемодана, сумочки, зонтика и дорожных предметов в рейхсканцелярию, присовокупив к нему от себя огромный букет цветов.

Ева очень любила рассказывать эту историю, и какое-то время ее даже называли «фрейлейн Крокодил».

Помимо «мерседеса», у Евы был еще один автомобиль. К двадцатисемилетию Гитлер подарил ей один из первых «фольксвагенов». Он лично приказал начать в Германии массовое производство этих малолитражных машин с целью доказать американцам, что он способен пойти по стопам Форда. Однако в дальнейшем выяснилось, что автомобиль слишком бросается в глаза, и почти всю войну он простоял в гараже «Бергхофа».

Ева Браун теперь даже отдаленно не напоминала ожидавшую поезд девочку в клетчатом пальто и хлопчатобумажных чулках. Теперь она шила платья у фрейлейн Гейзе, считавшейся одной из самых дорогих портних Берлина. Белье она получала из Парижа, туфли и сапожки — из Флоренции, а спортивные костюмы покупались для нее в лучших магазинах Вены. На примерках она вела себя невыносимо, ее чрезмерно роскошные туалеты подчас граничили с безвкусицей и, наверное, могли вызвать только усмешку у истинного знатока моды, но Гитлер чрезвычайно гордился ее манерой одеваться.