Eurocon 2008 (1). Убить Чужого - [32]

«Да, вот так, – подавленно мыслил он. – Ещё и бога за них молить… Кто бы нас ни мордовал – возлюбим до самозабвенья. То царю-батюшке задницу лизали, то вождю всех времён и народов, то законно избранному Президенту… А чем, скажем, хуже клоака марсианина?»

Разумеется, к Марсу чужие никакого отношения не имели, но, с другой стороны, какая нам разница, откуда они заявились…

– Евсеич, – позвал Георгий. – А что ж у тебя колючка такая жидкая – в две нитки?

– Доплетать будем…

– Так это когда ещё будет! Дырявая граница-то, а, Евсеич?

В младенчески-прозрачных глазах ворохнулся испуг.

– Нельзя, – беспомощно сказал сторож.

– Да ладно тебе – нельзя! Чего тут мудрёного? Верхнюю проволоку оттянул, на нижнюю наступил… Хочешь, научу?

– Звони давай! – заполошно закричала на мужа сторожиха.

– Не надо, не звони, Евсеич, никуда, – успокоил Георгий. – Я человек мирный, законопослушный. Велено повернуть оглобли – поверну. А вот в выходные… – Он приостановился, предвкушая. – Прикинь: попрутся дачники на Волгу – толпой, на машинах, да ещё и гости к ним наверняка понаедут… Они ж тебя вместе с проволокой снесут! С будкой и с воротами! В такую-то жару…

Престарелая чета переглянулась со страхом. Тоже, видать, вообразили.

– Да я им говорил уже, – чуть ли не оправдываясь перед Георгием, жалобно взвыл Евсеич. – К субботе вооружённую охрану обещали…

– Сами явятся или так, людей пришлют?

– Людей… – стонуще отвечал Евсеич.

– Жаль… А то давненько я на них не любовался, на уродов…

Прищурился со вздохом на песчаные бугры, из-за которых никогда уже не блеснёт полуденная Волга, – и, развернув порожнюю тачку, молча покатил её прочь. Карга вопила вослед что-то обидное, но Георгий не вслушивался. Горло перехватывало.

Братья по разуму… Каин с Авелем… Но умные, умные твари, ничего не скажешь. Если вмешаться самим – это, не дай бог, в человечьей кровушке замараешься. А так – побили аборигены аборигенов. Что с них взять, с приматов недоразвитых…

Пойма отдыхала, отходила помаленьку от страшной прошлогодней засухи. Никогда такого не бывало, даже старожилы не упомнят, чтобы весной вода не пошла в озёра и ерики. Не пошла, однако. Закованные в броню запёкшейся ряски пруды мелели под истошные причитания лягушек, дачники, оставшись без полива, спешно принимались бить скважины, чем напоследок обогатили буровиков. В садах-огородах ещё так-сяк, а в самой пойме осень наступила в конце июля. Желтели тополя, становились прозрачны до срока. Появились невиданные в наших краях птицы – не иначе, обитатели полупустынь. Пересыхая, илистые водоёмы обращались в подобия пепельных лунных кратеров. Апокалипсис, братцы, конец света.

Причина была известна: плотина сбросила воду в недостаточном объёме. О том, почему она так странно поступила, сильно спорили, выдвигали самые подчас невероятные объяснения, но сходились в одном: без чужих не обошлось. Знаем, знаем, откуда ноги растут! Извилистые, с присосками.

Большинство уверяло, будто всё дело в энергии. Они ж её, по слухам, мегаваттами жрут! Вот, стало быть, и дали установку: через шлюзы воду не гнать – гнать только через турбины.

Георгию версия казалась сомнительной. Сам он был убеждён в другом: чужаки просто-напросто хотели согнать людей с насиженных мест. Потом увидели, что здешние обитатели – народ упорный, и сами испугались. Один год без воды дубравы и рощи выдержат, восстановятся, а вот пара-тройка лет – это уже не шутка. Ну и кому нужна зона экологической катастрофы?

Так или иначе следующей весной вода в ерики хлынула – и держали её довольно долго. Надо полагать, решили сменить тактику. Да что там полагать! Уже сменили…

Стало быть, прощай, Волга, прощайте, картавые звонкие чайки, ребристый песок на мелководье – как отпечаток Божьего пальца, ящеричная сетка солнечных бликов и лениво клубящиеся на обрывчатом бережку отражения волн… Теперь любуйся на всё это издали, с борта пароходика… при условии, что хотя бы пристань уцелеет. А на пляжах и отмелях будут теперь колыхаться влажные коричневые туши чужих…

Георгий остановил тачку возле бара – так пышно именовался бетонный квадрат под жестяным навесом, прилегающий к строению из белого кирпича. Архитектурно оно и само напоминало кирпич с окнами, дверью и реликтовой надписью «Магазин». Эх, где вы, невозвратные светлые дни, когда магазины ещё назывались магазинами, тачки – тачками, люди – людьми…

Торговая точка была обнесена тонкой металлической оградой, которую от великого ума додумались выкрасить серебрянкой. Кладбищенские мотивы. Как раз под настроение.

Продавщица на точке правила новая. Этакая малость перезрелая хуторская красавица. Лёгкая мордастость в сочетании с сильной глазастостью.

В другой бы раз смена власти за прилавком огорчила Георгия – новые всегда не доливают. Чтобы доливали, надо познакомиться, подружиться, бывает даже, что и переспать. Беспрекословно приняв высокую пластиковую посудину, добрая треть которой была заполнена пеной, мрачновато-задумчивый, он присоединился к двум другим человеческим особям, что сидели под жестяным навесом, причём каждый за своим столиком, полуотворотясь друг от друга. Один – Володька из «Початка», второго, одетого не по-дачному, Георгий видел впервые. И сто лет бы ещё не видел. Холёное начальственное рыло, надменные оловянные гляделки. Самоуважение, как говаривал опальный ныне классик, титаническое.