Eurocon 2008 (1). Убить Чужого - [156]

«Летом здесь гораздо приятнее», – подумал Лённарт, переживая очередной ледяной порыв.

Окончательно стемнело. Полная луна неслась наперегонки с облаками, то и дело с разбегу ныряя в них и вновь выглядывая через разрывы. Ее бледного света было вполне достаточно, чтобы не сбиться с пути.

У кромки леса мужчина остановился. На дороге вокруг так и не разведенного костра лежали трупы. Чуть дальше, ярдах в шести от них, валялись дохлые лошади.

Лённарт подошел к ближайшему мертвецу, рукавицей смахнул с его лица снег и удивленно хмыкнул, увидев застывшую счастливую улыбку. Изгой не сомневался, что еще час назад незнакомец был жив, но создавалось впечатление, будто он несколько недель пролежал на холоде. Белый, с посиневшими губами, покрытыми инеем волосами и тонкой корочкой льда, сковавшей кожу, он превратился в стылое изваяние.

Охотник склонился над следующим покойником. Тут было то же самое. Счастливый оскал, ледяная корка и распахнутые белесые глаза.

– По мне, лучше бы вы умерли как-нибудь иначе, – обратился Лённарт к мертвецам, но те не собирались отвечать и продолжали блаженно лыбиться.

В народе гуляли истории о Ледяной Невесте, появляющейся на пустынных дорогах в самые холодные дни в году и целующей приглянувшихся ей путников. Говорят, поцелуй этот сладок, словно горный мед, и, отведав его, человек улыбается даже после смерти.

Лённарт поспешно осмотрел землю и на самом краю истоптанного участка нашел то, что до последнего мгновения не ожидал увидеть, – едва различимые следы босых девичьих ступней. Они исчезали ярдах в десяти от того места, где он стоял, – словно женщина растаяла в воздухе. Возможно, так оно и было.

– Извините, ребята, за то, что мне придется сделать, – сочувственно произнес Изгой, обнажив меч. – Но выбора у меня нет.

Насколько он помнил, люди, погибшие от встречи с Ледяной Невестой, не имели дурной привычки бродить после смерти, но рисковать и оставлять за спиной трех упырей, особенно в Отиг, – настоящее самоубийство. Поэтому скрепя сердце Лённ сделал то, что диктовал ему трезвый расчет.

Больше всего пришлось повозиться с последним из мертвецов. Кровь, превратившаяся в лед, мерзко скрипела под клинком. Смерзшаяся плоть была твердой, словно мореный дуб, которым обшивают борта королевских фрегатов. Приложив немало упорства, охотник все-таки смог отделить голову от тела.

Убрав оружие, он достал фляжку и сделал скупой глоток. Жидкость славно обожгла горло, по языку растекся приятный вкус свежей черники.

– Пусть боги смилостивятся над вашими душами и примут их в свои благословенные чертоги, – пожелал он мертвым.

Изгой не стал обыскивать карманы незнакомцев, несмотря на богатую одежду и дорогое оружие. Он не любил обирать умерших, хотя о нем и ходили такие слухи. Однако Лённ не спешил их опровергать. Они были ничуть не хуже тех, где ему приписывалась особая, изощренная жестокость по отношению к убийцам и душегубам, на которых он имел привычку охотиться. У него была репутация серьезного человека, которому лучше не попадаться под руку. Особенно когда за это обещана хорошая награда.

Спустя несколько минут после того, как Изгой покинул прогалину и скрылся в лесу, из снежной пелены неспешно выступил его конь. Он подошел к людям, наклонив голову, обнюхал тела и, разочарованно всхрапнув, направился к лошадям. Копнул снег копытом, коснулся мордой каждой из них. Призывно заржал.

Животные, зашевелившись, начали подниматься. Лед на их шкурах лопался и с легким, едва слышным приятным звоном осыпался. Через несколько мгновений ожившие отправились той же дорогой, что и Лённарт.

Изгой торопился вперед.

Полная ушла, веселись, ралан хей!

Полная ушла, ралан хей! Ралан хей!

А тот, кто полную не взял,

Тому Расмус Углежог лишь половинку дал.

Полная ушла, веселись, ралан хей!

Эту песню часто пели в Строгмунде, и теперь она вертелась у Лённарта в голове, помогая бежать.

Ему то и дело приходилось перебираться через большие сугробы и наносы либо спускаться с какой-нибудь горки. Местность была неровной, в складках, и если летом, на лошади, путешествие не становилось обременительной задачей, то теперь даже двужильный Изгой чувствовал усталость. Однако старательно ее не замечал.

Луна скрылась, снег валил не переставая. Темные стены деревьев вырастали по обе стороны дороги, сжимая ее в колючие тиски и не давая возможности рассмотреть, что скрывается за ними.

Впереди что-то оглушительно лопнуло, тоскливо и протяжно застонало, раздался нарастающий треск. Огромная ель, дрогнув, начала крениться к земле, падая все быстрее и оставляя за собой шлейф слетающего с ветвей снега.

Могучее дерево рухнуло ярдах в шестидесяти от напряженного мужчины, перегородив дорогу. Лес заходил ходуном, словно через него продиралось нечто огромное, неуклюжее и неповоротливое.

– Хум! Хум! Хум! – раздалось сквозь треск низкое, недовольное ворчание.

Очередная ель не выдержала натиска и, надломившись, словно сухая веточка, упала следом за первой.

Лённарт, не став дожидаться, когда его увидят, бросился в лес. Бежать оказалось нелегко: густой валежник хватал за лыжи, перегораживал путь. Снежные шапки срывались с потревоженных ветвей, падали на голову, плечи, спину. Плащ цеплялся за острые сучья. Но постепенно треск и раздраженное «хум-хум» затихли вдали. Изгой прислонился к шершавому, едва уловимо пахнущему смолой и хвоей дереву. Перевел дух.