Этюды Черни - [30]

– И вообще, я его люблю! – заявила Саша в ответ на мамин скепсис.

Ну да, конечно, того сумасшедшего восторга, который она испытывала, впервые в жизни влюбившись в вулканолога Вадима, австрийский гражданин Франц фон Каузениц у нее не вызывал. Но ведь тот восторг прошел без следа, то есть был фантомом, а Франц не фантом, он умный, приятный, в каждом его слове и жесте чувствуется интеллигентность и то, что бестактные люди называют породой, как будто речь о собаке или лошади, но что, по сути, порода и есть.

Может быть, они будут жить вместе долго и счастливо и умрут в один день. Может быть, сложится как-нибудь иначе. Что толку заглядывать в будущее? Бессмысленное занятие.

То, что Франца поразила курица в соли, казалось Саше признаком чувства юмора. Вскоре, правда, выяснилось, что курица его действительно поразила, была воспринята как кулинарное совершенство, и ничего смешного он в ней не нашел. Но и после того как это выяснилось, Саша в нем не разочаровалась. Он был мягкий, тонкий и понимал ценность чувств.

– Что он будет с тобой делать? – заметил по поводу этих его качеств папа, когда приехал на свадьбу и познакомился с будущим зятем.

Можно подумать, сам он жесткий, грубый и глухой к чувствам! Совсем наоборот. И ничего, делает же что-то с мамой, двадцать пять лет уже вместе.

Несмотря на поспешный брак – перед тем как Франц сделал ей предложение, они были знакомы неделю, – Саша не была настроена на непременный развод, как были на него почему-то настроены чуть не все ее знакомые девчонки. Болтали когда-то на даче, собравшись на веранде, рано надо выходить замуж или лучше попозже, и Рита Семилейская сказала:

– Я в восемнадцать выйду. Или даже раньше.

– А если ошибешься? – рассудительно заметила Кира. – В восемнадцать лет ничего еще не понятно. Ни про себя, ни тем более про мужчин.

– А я на всю жизнь, что ли, замуж собираюсь? – засмеялась Рита. – Год поживу и разведусь. Жизнь длинная, все равно сто раз разводиться придется.

И все с ней согласились, а Кира даже если не согласилась, то не стала возражать, хотя обычно возражала всем и по любому поводу, потому что по любому поводу у нее имелось собственное мнение. Но ко всему, что лежало в любовной области, она относилась с опаской, так как область эта была для нее темным лесом.

Саша не возражала тоже, но по другой причине: она считала, что Ритка неправильно оценивает свою внешность и умственные способности – сто замужеств в течение жизни вряд ли ее ожидают. Так оно впоследствии и оказалось: Рита первый раз вышла замуж в тридцать шесть лет, через два года развелась, после развода оказалась на улице, потому что из своей квартиры муж ее выгнал, а родительскую она продала, чтобы у него был начальный капитал для собственного дела. Она стала пить и еще через два года умерла – зря ей казалось, что жизнь длинная…

Но все это еще даже не маячило впереди, понятно было только, что будущее состоит из сплошного счастья, и, выходя замуж за Франца, Саша ничего наперед не загадывала. Зачем, если и настоящее вполне увлекательно?

Свадьбу играли в том самом доме, по соседству с которым она колотила соляную курицу о камни. Была весна, солнце сияло над головой, Альпы сияли невдалеке, гости сидели за длинными столами во дворе, некоторые женщины пришли в старинных крестьянских льняных платьях с вышивкой, хотя происходили из самых что ни на есть аристократов, как и жених…

После каждых трех блюд официанты разносили узенькие рюмочки, в которых поверх льда был налит кальвадос, на один глоток, и лежал крошечный шарик яблочного сорбета. Таким образом обозначался краткий перерыв в еде – это называлось «нормандская дыра».

– Почему нормандская? – спросила Саша у своего жениха.

– Это французская традиция, делать такие перерывы. Моя мама из Франции, – ответил он. И добавил: – Она тоже вышла замуж в чужую страну.

И улыбнулся такой чудесной улыбкой, что Саша улыбнулась в ответ и поцеловала его.

После свадьбы молодые перебрались из тихого венского предместья, где Франц жил у родителей, а Саша – у знакомых, в центр города, сняли большую студию возле Нашмаркта – Саше нравилось, что это именно студия, состоящая из единственной, зато огромной комнаты, а не скучная квартира, – и зажили так, как можно было только мечтать.

Франц учился классической филологии в Венском университете. Ему было тридцать лет, и это было второе его образование, у него уже имелась степень магистра философии. Но философия – одно, а филология – другое. Еще он посещал лекции по искусствоведению.

Все это как-то очень подходило к жизни в Вене. Здесь хотелось учиться, хотелось заниматься искусством, здесь это было естественно. И счастье, что покойная бабушка оставила Францу в наследство капитал, на проценты от которого можно было все это себе позволить.

И вот они оба учились искусству, этому была подчинена вся их жизнь, так прекрасно устроенная в любимой квартире-студии, и обоим это нравилось.

Готовить Саша не умела. Но зря Нора и мама, пытаясь ее этому обучить, пугали когда-то, что кулинарная лень может разрушить ее будущую семейную жизнь. Францу нравилось все, что выходило из-под Сашиных рук, а она быстро поняла, что готовить в Вене – совсем другое дело, чем в Москве.