Этот жестокий замысел - [2]

– У тебя столько правил. Я не могу называть тебя кальмаром или картошкой. Ты моя сестра, и у тебя должно быть прозвище.

– У Коула нет прозвища.

Он закатывает глаза:

– Это потому, что его имя Коул.

Я открываю крышку и делаю глоток воды, а затем поласкаю рот, чтобы смыть кровь, и сплевываю в траву.

– А почему «кальмар»?

– Они умеют менять собственные гены так же, как ты. Головоногие. Я читал об этом.

– Ого. – Я делаю еще один глоток, отчего приходится бороться с головокружением. Запрокидываю голову. – Не знаю, что делать, обидеться или восхититься.

Он гордо скрещивает руки на груди и улыбается:

– Однозначно восхититься.

Я фыркаю, а затем поднимаю колбу, чтобы ополоснуть водой лицо. Мы с Леобеном провели большую часть недели вдвоем, пока Коул восстанавливался после травм. Ли заплетал мне волосы, пока заживало огнестрельное ранение в плече, а я будила его во время кошмаров. Но даже после недели жизни как брат и сестра он все еще не звал меня «Кэт».

Честно говоря, мне все равно, хотя я и не очень люблю кальмаров. Каждый из нас троих справляется с моей личностью по-разному. Коул молчит, Ли отпускает шуточки, а я делаю то же, что и всегда, – старательно выстраиваю крепость из отвлечения и отрицания.

Ведь благодаря этому я и пережила вспышку – целыми днями взламывала серверы «Картакса», помогая повстанцам «Небес» под руководством Новак распространять медицинские коды среди выживших на поверхности. Чем усерднее работала, чем дольше торчала в подвале хижины, где находилась лаборатория отца, тем меньше страдала, когда слышала, как вдалеке взрывались люди, или когда думала о том, что им приходится давиться кусками человеческой плоти ради иммунитета.

На этой неделе у меня не было недостатка в способах убить время. Приходилось постоянно следить за панелью Коула, пока его тело регенерировалось. А еще я тренировалась с Леобеном и читала документы, которые мы с Коулом забрали из хижины. Но при этом я почти не спала, почти не ела и старательно отгоняла лишние мысли. Вероятно, это не приведет ни к чему хорошему, но пока работает. Мне удается отвлечься от того, что причиняло мне наибольшую боль.

Я почти не думала о зеленоглазом ребенке со шрамами на груди.

Цзюнь Бэй.

Она тень на окраине моих чувств, загадка, которую так и не удалось разгадать. Всю неделю я ждала, когда вернутся мои детские воспоминания, но они остаются расплывчатыми и разрозненными. Не уверена, удастся ли мне что-либо что-то вспомнить еще или этого не случится из-за моего страха увидеть большее. Мое детство напоминает черную дыру, на орбите которой я застряла. Мне не вырваться с нее, а если подойду слишком близко, то это может разорвать меня на части. И мне потребуется вся жизнь, чтобы восстановиться после того, что со мной сделали.

Но сейчас необходимо сосредоточиться. У меня слишком много работы. Судя по всему, после Саннивейла больше не было нападений. Ни на одной панели больше не загорелись оранжевые светодиоды, а люди не превращались в толпы безмозглых убийц из-за добавленного к вакцине от гидры кода. В «Картаксе» скрывают правду о произошедшем и продолжают вести ежедневные трансляции по совместной спутниковой сети, которую создали вместе с «Небесами». Каждое утро Дакс и Новак появляются на приборных панелях джипов, рассказывают об успешном применении вакцины и обещают, что впереди нас ждет новый, объединенный мир. А все выжившие продолжают праздновать окончание чумы – в бункерах и в каждом лагере выживших бушуют вечеринки.

И никто не знает, что в их панелях осталась скрытая угроза, настоящий враг.

Доктор Лаклан Агатта. Величайший в мире кодировщик гентеха и человек, которого я когда-то называла папой.

Три года я любила его и упорно ждала, когда он вырвется из рук «Картакса», забравшего его, а затем вернется домой. На моем лице все еще проступают его черты, а в клетках – его ДНК. И если верить тому, что он сказал мне в лаборатории, его мысли прорезают мое сознание. Я пока не понимаю, что это означает и почему он решил это сделать, но знаю, что эти перемены во мне были только началом плана. Присоединенная процедура, которую он добавил к вакцине, дала ему доступ к каждой панели на планете, а его цель ужаснее, чем превращение людей в монстров.

Исследования, которые Лаклан проводил на Коуле, выявили связь между геномом и инстинктами, что позволило определить ген, управляющий гневом – безотчетной яростью, скрытой внутри каждого из нас, закодированной в наших ДНК. Стоит только учуять резкий запах зараженного, ген активируется. А люди превращаются в безмозглых, кровожадных убийц. Лаклан думает, что с помощью вакцины может сделать человечество лучше. Он хочет навсегда перекодировать сознание каждого, насильственно стереть гнев из нашей ДНК.

Но мы не позволим этому случиться. Я лучше, чем кто-либо, знаю, каково это осознавать, что твой разум тебе не принадлежит, поэтому каждую минуту с тех пор, как узнала правду, проводила исследования, выстраивала планы и училась драться.

Потому что, как только мы подготовимся, сразу же отправимся на поиски Лаклана. А потом уничтожим его.

Я закрываю колбу и бросаю ее в заднюю часть джипа. В нескольких минутах ходьбы от нашего лагеря есть ручей, и мне хочется смыть с себя эту грязь прежде, чем я попытаюсь уснуть. Правда, переодеться не во что. Да и мыло с едой и исцеляющей сывороткой почти закончились. Скоро нам придется снова отправляться в путь, но мы все еще не знаем, где Лаклан. Лучшая из зацепок, что у меня есть, это сообщение Агнес, которое я получила после расшифровки вакцины. В нем говорилось, что ей удалось отследить его до Невады. С тех пор я пыталась связаться с ней каждый день, надеясь услышать ее голос и узнать, что у нее все в порядке, правда, пока так и не смогла дозвониться.