Этот несносный Ноготков - [9]

— Извини, папа, но флакон пуст.

— То есть как это — пуст? А где же таблетки?

— Здесь, — ткнул себя в живот Алик. — Мне понравилось.

— То есть ты их просто-напросто слопал?

— Угу.

— Душегуб! — страшным голосом закричал Филипп Иванович.

— Ты посмотри-ка на своего отца, — иронически усмехнулась

Елена Петровна. — Когда он узнал, что пропали мои золотые часы, то даже глазом не моргнул, а когда пропали его жалкие таблетки или пилюльки, он затевает скандал.

— Да их там и было-то штук пять, не больше, — заметил Алик и посмотрел на папу. Тот лежал в кресле без сознания.

Глава девятая, служащая подтверждением той непреложной истины, что иногда родители недооценивают своих собственных детей

Если бы Филиппа Ивановича вызвали однажды, допустим, в какое-нибудь солидное учреждение и спросили, ч т о он думает о своем сыне, ответ, очевидно, был бы краток: Мальчик как мальчик.

И как бы поразился Филипп Иванович, когда узнал бы из абсолютно достоверных источников, что его сын Алик превосходит — и значительно! — своего папу не в какихнибудь упражнениях с лянгой, а в высшей нервной деятельности, что его сын Алик действительно умеет делать то, что не умеет и никогда не сумеет он сам, профессор.

Что говорить, иногда родители недооценивают своих детей, и в этом еще убедится читатель, если он терпелив и не столь тороплив в выводах, как уже знакомая нам машинистка.

Филипп Иванович очнулся еще до того как Елена Петровна подняла трубку телефона и вызвала «Скорую помощь». Таким образом, убедившись, что ее супруг жив, ей пришлось снова позвонить по тому же короткому номеру и сообщить об отмене вызова врача. Затем она сбегала на кухню и, вернувшись со стаканом воды, плеснула ее на лицо супруга.

— Я жив? — слабым голосом спросил профессор.

— Слава богу, жив! — подтвердила супруга. — И чего это ты так?

— Папа не знает, что теперь скажет Константину Степановичу насчет этих своих стимуляторов, — спокойно заметил Алик.

— Стимуляторов? — в изумлении повторил Филипп Иванович.

— А откуда ты знаешь? Лена, я разговаривал, когда был в обмороке?

— Ты молчал, как глухонемой! — заверила супруга.

— Может быть, я иногда, извини, болтаю во сне?

— Один раз ты что-то бормотал о своей Инфочке. Кстати, много было народу на похоронах?

— Да пойми ты, наконец, — взмолился профессор, — что Инфочка, к которой ты меня до сих пор ревнуешь, не женщина, а инфузория!

— Знаем мы этих инфузорий, — вздохнула Елена Петровна.

— Теперь появился так называемый Мотылек килограммов на пятьдесят.

— В лаборатории производятся опыты над гусеницей кукурузного мотылька, а тебе жалко, что ли? — пожал плечами Алик.

— Вот именно, — кивнул Филипп Иванович, улыбаясь, но тут же спохватился и с недоумением посмотрел на сына. —

Позволь, позволь, а откуда ты все это знаешь? И, милостивый государь, — уже рассерженным тоном произнес Филипп Иванович, — из каких таких источников, а, быть может, и первоисточников вам стало известно о фактах, которые являются, черт побери, секретом?!

— Ну что ты пристал к ребенку? — вступилась за сына Елена Петровна. — Наверно, в газете прочитал или по радио услыхал.

— Пардон, мадемуазель, — повернулся к жене профессор, — но сведения об этой лаборатории ни в печать, ни в эфир не просачиваются!

— Но не мог же ребенок все это выдумать?

— Ну так ты мне скажешь, милостивый государь, в чем дело?

— Все очень просто, — улыбнулся Алик. — Я вижу, о чем ты думаешь, и поэтому знаю, что делается у вас в институте.

— Все очень просто, — саркастически усмехнулся Филипп Иванович. — Ты, миленький мой, видишь, о чем я думаю. А ты, конечно, случайно, не слышишь, какого цвета молекулы фтора и какой запах у атомов бараньего рога?

Глава десятая, в которой дается положительная оценка не только отрицательной температуре

На второй день после столь знаменательного собеседования Филиппа Ивановича, Елены Петровны и их удивительного отпрыска Ноготков-старший зашел в лабораторию имитации.

— Гусенька меня восхищает, — сообщила Нарзанова. — Например, вчера она вела себя очень прилично при минус восьмидесяти. Ну такая резвушка, Филипп Иванович, что просто сердце радуется!

— Минус восемьдесят — это еще не предел, хотя и великолепно, — заметил Ноготков. — Не забывайте, Варвара Никаноровна, что в самые ближайшие дни мы должны завершить всю серию опытов. А ваш отчет будет заслушан на ученом совете академии. Послушайте, Варенька, вам никогда не приходилось сталкиваться с моим сыном?

— Что? Сталкиваться? То есть как? — опешила Нарзанова.

— Ну, допустим, разговаривать об опытах с гусеницей.

— Да я вашего сына видела только на именинах Елены Петровны! Но тогда я беседовала лишь со взрослыми.

— Гм-гм... Странно, очень странно, — пробормотал профессор. — Как вы думаете, Гусенька выдержит минут сто двадцать?

— Боже, конечно! Это такая умница! По-моему, отрицательная температура даже оказывает на нее положительное воздействие. Покойная Инфочка была куда слабее.

Выйдя из лаборатории, Филипп Иванович зашел в свой кабинет, сел за стол и поднял телефонную трубку. Набрав номер, он помолчал и, услышав знакомый бас, приглушенным голосом произнес:

— Добрый день, Константин Степанович. Да, Ноготков. Вы не могли бы уделить мне, скажем, несколько минут? Да как бы это вам сказать... Дело-то, так сказать, понимаете... Да я не мнусь. Ну, в общем, щепетильная история. И непонятная.