Этот многоликий мир моды - [8]

В. И. Толстых соглашается с мнением, что ничего худого, ущемляющего национальные или иные чувства в подобном заимствовании нет, что тем самым каждому нашему соотечественнику предоставляется большая свобода выбора в удовлетворении своих вкусов и запросов, и наконец, восприимчивость есть неизбежное следствие международного характера торговли, экономической политики государства, закупающего продукцию зарубежного производства.

Все это бесспорно. Однако при заимствовании западных образцов можно получить и негативные результаты. Речь идет прежде всего не о предложениях модельеров, а о слепом копировании «всплесков антимоды», в перенесении на нашу почву совершенно чуждых нашему мировоззрению побегов. Вспомните, например, какие уродливые формы приняло подражание наших молодых людей стилю хиппи, когда клешами, увешанными цепочками и бубенчиками, подметали мостовые десятки, а может быть, и сотни тысяч ребят.

Правда, заметим, только внешняя сторона этого движения была принята на вооружение, а именно — стремление как-то заявить о себе, выделиться. Питательной среды для проникновения в общественное сознание буржуазной идеологии не существовало. И все же почему «антимода» хиппи завоевала столь широкую популярность у определенной части нашей молодежи?

Задавшись таким вопросом, социологи, педагоги, модельеры пришли к весьма грустным выводам. Как они, так и отечественная легкая промышленность оказались не на высоте. До сей поры молодежное моделирование мало занимало их умы, и юношам и девушкам предлагали все те же «взрослые» образцы, совершенно не подходящие их характеру и стилю жизни.

Как пишет В. И. Толстых, если же кого-то всерьез беспокоит опасность чуждого влияния, то избежать ее можно только практически — развитием отечественной моды и легкой промышленности. «Таким образом, — резюмирует он, — вопрос о восприимчивости к «чужеродному» есть всего лишь отрицательная форма постановки вопроса о наличии или отсутствии «своего». Что ж, основательное и вполне резонное суждение. Мы оказались неподготовленными к «молодежному буму», который охватил весь мир, в том числе и нас.

В то же время мы столкнулись и с другой побочной стороной процесса заимствования западных образцов — с вещизмом. Вызван он прежде всего причинами этического плана. В магазинах появилось множество товаров высокого качества, увеличились материальные возможности людей. Это замечательно, что люди стали жить лучше, разнообразнее, комфортнее. Однако для некоторых погоня за новыми товарами стала самоцелью, причем не столько за новыми, сколько за заграничными.

Вспоминается фельетон Э. Пархомовского, о котором в свое время много говорили и спорили. Он затронул вопрос, беспокоивший многих, а именно ложную престижность вещей. Конкретно — джинсов. Автор совершенно справедливо высмеивал преклонение перед «фирменными» джинсами, то есть произведенными такими известными западными фирмами, как, скажем, «Леви Страус», «Ли», «Рэнглер». Да, они удобны, хорошо сшиты, практичны, но отнюдь не эти качества привлекали их почитателей, а возможность приобщиться к престижному кругу носителей джинсов. Наличие «лейбла», как на англо-нижегородском жаргоне именуются фирменные этикетки, для такого рода людей означает определенную ступень благосостояния и чуть ли не общественного положения.

Вещизм — опасная болезнь. Она тем более страшна, что заражает еще не окрепшие в моральном и эстетическом отношении души. И выходят на улицы длинноволосые мальчишки в истертых до белизны джинсах, купленных за баснословные деньги их родителями, разгуливают в городской толпе девочки в солнцезащитных очках с наклеенными прямо на стекла «лейблами». Как же с подобным явлением бороться? Прежде всего, воспитанием вкуса у нашей молодежи, умения разбираться в истинной ценности вещей — эстетической и функциональной, а не только чисто денежной.

С другой стороны, не следует винить моду там, где очевидны прорехи эстетического и нравственного воспитания, не стоит путать причину и следствие. И конечно, нельзя бороться с модными поветриями, устраивая, как это делалось иногда, рейды против длинноволосых ребят в расклешенных брюках. Такими методами никому и никого еще не удавалось убедить и перевоспитать.

Московская учительница Зинаида Николаевна Кулакова верно заметила: «В тех школах, где учителя не знают меры, где строжайше запрещают все модное, эффект часто получается как раз обратный — иные самые послушные, самые образцовые девочки через месяц после окончания школы становятся буквально неузнаваемыми, будто спешат отъесться после долгого поста. Они красят волосы в невообразимые цвета, накладывают на лицо толстенный слой косметики, одеваются самым вызывающим образом! «Что же, — возмутятся иные педагоги, — мы их, что ли, научили этому!» Конечно, нет. Но мы и не научили их другому — отношениям с модой, потому что делали вид, что этой моды вообще не существует. А раз так, значит, никогда не говорили о том, что уместно в театре, на вечеринке, а что в классе. Почти никогда не убеждали Веру в бессмысленности прямого подражания туалетам и прическам Лены. Словом, избегали разговора о моде, а значит, исключали из сферы воспитания чрезвычайно важную его часть».