Этот мир как сон - [64]

Распрощался с довольным от находки графом и отправился на конный двор. Я уже давно намеревался купить приличную верховую лошадь, но все оставлял на потом — такая покупка стала бы слишком накладной для моих не очень богатых возможностей. С даром же благодарного вельможи уже мог пойти на нее, так что без промедления направился выбирать подходящего коня. Сам я не особый дока в лошадях, но отличить выносливого и быстрого скакуна от заморенной клячи моих познаний хватало. На конном дворе людей оказалось немного, как и выставленных на продажу лошадей — в большей части рабочих, верховых нашел не больше десятка. Ни один из них не приглянулся мне, я уже собрался уходить, когда барышник, торговавший ими, предложил:

— Ваша милость, есть у меня еще отличный конь, но он норовистый — прежний хозяин отдал мне его за бесценок после того как тот сбросил с седла. Если готовы рискнуть, то покажу скакуна — он в конюшне. Отдам дешево — всего за два золотых талера.

Конь мне понравился, хотя вид его был не лучшим — неухоженный, с впавшими боками, рот в шрамах от удил. Гнедой смотрел на нас перепуганными глазами, при нашем приближении отступил в глубь денника, дрожа от страха.

— Это что же вытворял с конем прежний хозяин, чтобы довести до такого состояния? — думал про себя. Немало мне придется потрудиться, если возьму его. Но жеребец того стоил, даже своим неопытным видел у него превосходные данные — поджарое тело, длинные сухие ноги, широкую грудь.

Выторговал гнедого за золотой, барышник отдал еще седло в придачу — наверное, радовался, что избавился от проблемного коня хотя бы за такие деньги. Пробыл в конюшне добрый час, пока Верный, такую кличку дал скакуну, немного привык ко мне, взял осторожно губами из моих рук морковку. В какой-то мере рисковал — тот мог укусить руку, но пошел на то. Зато после конь допустил меня к себе, почистил его от грязи, расчесал спутанную гриву. По-видимому, Верному понравилась моя забота — стоял мирно, только временами по коже проходила дрожь.

Оседлал, вывел во двор, едва вскочил в седло, как тот показал неусмиренный норов — взбрыкнул, встал на дыбы. Едва не вылетел, успел обхватить шею и удержаться. После еще пары попыток сбросить меня гнедой угомонился, послушно потрусил к торговому двору. Держался начеку, ожидая в любой момент очередных выкрутасов, но обошлось, так и доехали потихонечку. Старался лишний раз не дергать за поводья, доставлять тем самым боль от незаживших еше ран, говорил с ним ласковым тоном. А Верный как будто понимал мои слова — стриг ушами, поворачивал голову, смотря одним глазом.

В торговом дворе расстроили — ближайший обоз в мою сторону собирается только на следующей неделе. Ждать столько времени в безделье не хотел, после не очень долгих раздумий решил рискнуть — поехать одному. Взял в лабазе мешок ячменя для коня, в лавках набрал гостинцев для своих и отправился в путь. Хотя время подходило к полудню, но рассчитывал доехать до вечера даже неспешной рысью. Каждый час останавливался, давал возможность коню отдохнуть. Дважды встречал дозоры, ко мне они не приставали. Осталась где-то треть пути, когда из-за балки выскочила небольшая шайка разбойников и перекрыла мне дорогу.

Крикнул коню, наклонившись к уху: — Верный, выручай! — ударил по бокам и послал его в галоп. И тут скакун показал себя — в считанные секунды разогнался и вихрем налетел на злодеев, не побоявшись выставленных мечей. Те невольно расступились, я успел еще с оттягом хлестнуть клинком одного из них, как мы уже промчались мимо. Через сотню метров приостановил коня, оглянулся — разбойники даже не пытались догнать, возились с лежащим на земле подельником. После больше не довелось испытать таких приключений, приехал в усадьбу засветло.

Мальчики обступили гнедого, едва я завел его во двор, наперебой спрашивали: — Это наш конь? А как его зовут? Сколько ему лет? А он быстро скачет? Где он будет жить?

Отвечал на ходу, провел Верного к тому сараю, в котором мальчики убирались и нашли клад. Он лучше других подходил для конюшни — просторный, с окном и достаточно высоким потолком, ровным глиняным полом. Осталось смастерить денник и кормушку, но это не к спеху, можно завтра. Велел детям принести воды, те помчались с ведром на речку. Расседлал коня, почистил, после дал попить, насыпал еще в в чан оставшийся ячмень. Только затем пошел в дом с гостинцами, занявшими две сумки.

Раздал их домочадцам, а после ужина рассказал о найденном мальчиками кладе, своем решении вернуть ценности прежним владельцам и поездке в столицу. Рассказ слушали как сказку — глаза горели, затаили дыхание, сидели, не шелохнувшись. Закончил историю эпизодом с нападением разбойников под охи Наиры и восхищенными взорами мальчишек. Они еще расспрашивали подробности — что было в мешочке, о гербе на украшениях, как меня встретил граф, что посулил. Санчо еще спросил: — Сергей, можно ли было оставить эти вещи у себя, а потом продать подороже?

По ждущим ответа глазам Наиры видел, что ей тоже интересен такой вариант. Она ни словом, ни взглядом не осуждала меня — что я решил, тому и быть, но не понимала, почему надо было поступить именно так. Более естественным ей, да и многим другим, представлялось присвоить найденное добро, коль так подфартило. Объяснил свои принципы, да и то, что могли возникнуть проблемы с прежними владельцами фамильных ценностей. Подозревал, что их больше убедил второй довод, чем моя мораль. Мне даже показалось, что они приняли ее как блажь — судя по недоумению в глазах даже детей.