Этот дождь решает всё - [10]

– Ааа, так это ты, Пигалица! – прозвучало как-то удивительно довольно и даже оживленно, я отвлеклась от Светки и шокированно воззрилась на Стаса. – А чего молчишь? Как неродная, честное слово. И нарисовала так, будто вообще меня не знаешь.

А я и не знаю тебя, Стасик. Знаю лишь то, что за две – уже три – встречи ты выбесил меня до зубовного скрежета и зачем-то продолжаешь это делать. Не все обязаны тебя любить, понимаешь? Так оставь в покое человека и не трогай лишний раз его… и его карикатуру на тебя.

Но Соломинцев широченно улыбнулся и стащил с соседнего стола тонкий серый фломастер.

– С кулоном я никогда не расстаюсь.

И прямо на моей прекрасной карикатуре он подрисовал цепочку с небольшой подвеской в виде кобры, задумчиво присмотрелся к результату и, взяв теперь зеленую гелевую ручку с другого стола, добавил змеюке глазки.

– Вот теперь прекрасно!

Я сидела молча, не зная, что сказать. Эмоций не было никаких: ни удивления, ни клокочущей ярости. Лишь пустота и ярко-зеленые глаза змеи, нарисованные на листе ручкой с блестками, заглядывающие куда-то в душу. Стоило ли возмутиться или лучше не бесить Соломинцева, раз он так прекрасно принял мою работу? Но вместо меня, разряжая обстановку, голос подал Марков.

– Слушай, лапуся Соломинцев, а это чье творение? – Ромка ткнул пальцем в тряпку.

– Мое, – признался Стас. – Она тут валялась-валялась, а я подобрал, выстирал, подписал любовно… Видишь, даже повесили.

– Ну это они хорошо повесили. Ровненько, близко, – усмехнулся Марков. – Прям про тебя.

За этими словами последовал взрыв безудержного хохота. Сначала Стас просто хлопал глазами, смотря на друга, потом на лице начало проступать понимание: его только что оскорбили.

– Чего? – Теперь голос Соломинцева звучал хмуро. – Я – тряпка?

– Ну не зна-аю… Поспоришь?

Марков веселился, но был в его взгляде вроде бы… вызов? Я окончательно перестала что-либо понимать. Что случилось? Почему низенький Рома выглядит сейчас большим боссом, а на лице Стаса читается досада и даже обида…

– Давай-ка поговорим? – пробормотал он. Я не слышала слов, но словно прочитала их по губам.

Соломинцев не злился, не пытался схватить друга за кофту, как в прошлый раз делал сам Рома, – он лишь легко взял Маркова за запястье, утягивая в коридор. У меня почему-то кольнуло сердце, сразу захотелось написать Катюше. Стас вел себя так мягко, относился так бережно, как делает только настоящий друг, который, даже когда ты виноват, не кинется бить морду.

Я улыбнулась, отворачиваясь, а парень, стащивший имя у моего любимого персонажа, внезапно стал казаться чуточку привлекательней. Интересно, кто в их с Ромой компании больше дорожит дружбой?

Глава 4

Теперь Соломинцев повадился приходить к нам практически каждый день. Он подолгу стоял у рисунка и глотал горячий чай из маленькой прозрачной чашки. Предыдущий стакан, предназначенный специально для Соломинцева, случайно кто-то разбил, а в запасе имелся только вот этот красивый, но чертовски неудобный набор для гостей. И пока Стас любовался моим творением, я порой разглядывала его, подмечая отсутствующие на карикатуре детали: пару родинок у виска, хмурую складку меж бровей… а еще переписывалась в это время с Катюшей и рассуждала о дружбе.

Вот вроде бы Стас гад – разве хорошие парни выдумывают клички малознакомым девушкам? – а другом дорожит, видно невооруженным глазом. И я это не по одному-единственному поступку поняла, просто… стоит Соломинцев, рассматривает пародию на самого себя, а я ведь понимаю, что не из-за автора рисунка любуется, а потому, что Рома карикатуру оценил. Или его так задело сравнение с тряпкой?

Я, как порядочный человек, его не трогала, до-олго не трогала, подавала пример хорошего поведения. Но в один ужасный день почти неделю спустя Стас сам решил «потрогать» меня.

– Эй, Пигалица, а тебе самой-то рисунок нравится? – поинтересовался он, подходя к моему столу и присаживаясь на соседний стул.

В руках была неизменная чашка. Такими темпами скоро при мысли о Соломинцеве я буду вспоминать об очередном Леночкином экзотическом чае. Волосы Стас вновь собрал в хвостик, зато оделся почти нормально: черная рубаха и голубые джинсы. Правда, вид расхристанный. Рукава рубахи закатаны до локтя, несколько верхних пуговиц расстегнуто, а дыры на джинсах огромные. Но к этому я почти привыкла…

Прежде чем ответить, я долго всматривалась в лицо Стаса, стараясь понять, ухмыляется он или улыбается. Так и не придя к выводам, но внутренне кипя от очередной «пигалицы» в свой адрес, я не особо дружелюбно заявила:

– Нравится, неплохая работа вышла. Но теперь понимаю, что не самая похожая.

– Почему это? – Теперь Соломинцев точно улыбнулся. А потом протянул руку и потрепал меня по макушке, испортив и так еле держащуюся укладку.

Я глубоко вздохнула. Не злись, Энжи, не злись. Все нормально. Омм… Но никакой аутотренинг не помогал. Нет, не нормально, он ведет себя со мной, как с питомцем. То пигалица, то… Соломинцев, ты нарываешься или как? Доконал!

– Сейчас покажу!

– Даже так? Хорошо, как скажешь.

Я хмуро покивала в ответ, залезла в ящик стола и долго копалась там в поисках красного маркера, а потом направилась прямиком к доске объявлений. Стас проследовал за мной, с каким-то наигранным любопытством наблюдая за каждым действием. Невольно я усмехнулась. Ничего, сейчас твое любопытство, Стасик, перерастет в искреннее удивление. Узнаешь, как наивным – и не особо – верящим в чудеса девочкам сказку портить! И настроение.