Этот добрый жестокий мир - [15]

Снова стало тихо. Где-то в глубинах зала осыпался песок.

— Так, это. Вывести их? — несмело поинтересовался начальник стражи.

— Да, — резко сказал Бог. — Только дай ему бумагу и перо. Пусть напишет, что я скажу. Для очистки совести… моей.

Онемевшими пальцами Щек разгладил на колене поднесенный начальником жесткий бумажный листок. Вопросительно глянул на Бога.

— Я, такой-то такой-то. Согласен покинуть пределы купола добровольно и без принуждения. Я осознаю необратимость своего поступка и знаю, что ждет меня снаружи. Подпись. Все.

— И она пусть напишет, — предложил начальник стражи.

— Берегини по нашим законам недееспособны. — Бог вытащил следующую сигарету. — Идет с ним — пусть идет. Хоть и жаль. — И он снова глубоко затянулся.

— Я вам не верю, — сказал Щек. — Там. За куполом. Есть жизнь. Другая и… лучше.

— Очень хорошо, — отозвался Бог равнодушно. — Пойди и проверь.

Щек посмотрел на Дану — круглые синие глаза на узком лице.

— А если… — начал он, запинаясь, — если… вы мне покажете?

— Что? — удивился Бог.

— То, что… там. Чтобы я посмотрел.

Бог присвистнул:

— Надо же! Щек, ты мне либо веришь, либо нет, либо идешь, либо…

— Пусть идет, — усмехнулся начальник стражи.

— Они лгут, — тонко сказала Дана. — Купол… Не людей спасает от того, что снаружи, а то, что снаружи, спасает от людей.

— Как витиевато ты изъясняешься, де… то есть берегиня, — Бог равнодушно отвернулся к своей игре. Пробормотал, не поднимая головы: — А кто это тебе такое интересное рассказал, а?

— Разузнать? — деловито поинтересовался начальник стражи.

Дана снова вздохнула — Щек осторожно сдавил ее плечи.

— Фиг ты разузнаешь, — отозвался Бог голосом начальника стражи. После паузы добавил уже своим голосом: — Да и не надо. Зачем. Все равно.

— Там жизнь, — сказала Дана, — там небо. Жел-тое-желтое небо и синее солнце.

Бог фыркнул:

— Обычно бывает наоборот. Впрочем, там ничего нет ни желтого, ни синего. Ничего.

— Есть, — сказала Дана, — там деревья.

— Пожалей ее, Щек, — серьезно сказал Бог. — Не надо. Не ходи.

Дюк занимал полстены — от пола до потолка.

— После того как отвалится люк, назад пути не будет, — сказал Бог. — Мне, собственно, все равно. Ну почему ты мне не веришь?!

Щек молчал и кусал губы.

Дана улыбнулась:

— Ты увидишь, Щек. Там облака.

Люк упал.

ОЛЬГА ПОГОДИНА ПРОГРАММА ОПТИМИЗАЦИИ

Сезон дождей только начинался, и жара к полудню становилась невыносимой. Поэтому в шесть утра Ким уже был в рубке, проверял данные метеопрогноза и отчеты роботов-сборщиков. Улов был так себе, да еще ночью платформу провезло по рифу, и теперь из четырех экскаваторных ковшей, располагавшихся под днищем, сигнал готовности выдали лишь два. Придется залезать в гидрокостюм и чинить их самому.

«Какой идиот придумал оборудовать рыболовную платформу еще и экскаватором? — раздраженно думал Ким, запуская идентификатор неполадок. — Ну ладно, вертолетная площадка и впрямь нужна — мало ли как придется эвакуироваться? Но экскаваторы и бур? Сюда бы их сейчас, этих умников!»

Рабочая многофункциональная платформа с нежным названием «Ромашка» с шестью развернутыми и поднятыми сетями и впрямь напоминала гигантский механический цветок пятисот метров в диаметре. В «Прайтек» вечно. пытались сэкономить, но один человек для обслуживания этакой махины, круглогодично дрейфующей в Андаманском море, не просто мало — это черт знает что! Даже по их дурацкой инструкции полагалось шесть! Когда-то, лет восемь назад, их и было шесть. А потом штат «Прайтек» начали сокращать. Их стало пять, четыре, три — пока Ким не остался на «Ромашке» в полном одиночестве. Он сто раз отправлял ходатайства, но…

— Ты идиот! — безапелляционно заявила ему по скайпу его бывшая жена Тина. — Пока поддерживаешь эту свою штуковину в рабочем состоянии, они так и будут на тебе ехать! А ты не можешь выбить даже то, что тебе положено! Мямля!

Ким согласился. По совету Тины он даже прикинулся больным: на АТЛЕ прилетел дежурный врач «Прайтек», осмотрел его, нашел здоровым и снял треть оклада за ложный вызов.

— Разве это все, чего ты хотел добиться в жизни? — выговаривала ему мать из далекого Далласа. — Рыбак! И ты для этого защищал диссертацию? Мог бы преподавать!

— Не всем это дано, — оправдывался Ким. — Человек должен быть счастлив тем, что делает, ты не находишь?

— Счастьем рот не набьешь, — едко парировала мать. Она в целом знала, что говорила: отец Кима в жизни своей не трудился в корпорациях, перебиваясь случайными заработками и протащив избранницу с маленьким ребенком по всей Юго-Восточной Азии. Ей это в конце концов опротивело, и они с Кимом уехали в Даллас сразу после развода. Но Ким, несмотря на все усилия, так и не смог приспособиться к «цивилизованной жизни».

— Надо просто делать то, что у тебя получается лучше всего, — в сотый раз объяснял он матери. — Рано или поздно это начинает работать на тебя! Ого-го как работать!

— Это все отговорки. Ты лентяй и бесхребетник! — махала руками та.

Может быть, признавал Ким, это и впрямь всего лишь отговорки, и ему давно пора что-то кардинально поменять. Но ему нравилось одиночество, каким бы диким это ни казалось окружающим. Ему нравилось, что никто не мешает ему ходить в драных обрезанных шортах, и только в них. Открывать ножом консервные банки, жарить яичницу прямо на раскаленном от солнца люке, курить в постели — да мало ли что еще? У «Ромашки» действительно прорва функций — она опресняет воду, синтезирует вполне приличную органику, скачивает торренты, управляет банковским счетом, шьет, дезинфицирует и стирает. Шесть человек могли бы поддерживать ее в идеальном состоянии, но ему и одному кое-как основное удавалось. И потом, случись ему уволиться, куда он пойдет? Жена забрала дом, у матери новая семья. А ему не так много и надо. Пожалуй, он бы не возражал провести на «Ромашке» остаток дней, вот только наловить норму для «Прайтек» становилось все труднее.