Это же Пэтти! - [21]

Первоначально было задумано, что каждая девочка должна иметь своего протеже, чтобы располагать возможностью навещать семью и завязывать личные отношения с общественным классом с более скромными потребностями. Она должна была выяснить особые нужды ребенка и дарить что-то по-настоящему полезное, например, чулки, брюки или фланелевые нижние юбки.

Эта схема была замечательной на бумаге, на практике же она потерпела фиаско. «Святая Урсула» располагалась в богатом квартале, отданном под имения праздных богачей, и пролетариат, прилегающий к окраинам этих имений, был щедро обеспечен работой. Когда-то давно, когда школа была маленькой, в округе имелось достаточное количество бедных детей. Но по мере того, как «Святая Урсула» расширялась, число бедняков, по всей видимости, сокращалось, пока не наступило время, когда школа столкнулась с их явной нехваткой. Однако Мэрфи, по крайней мере, всегда были с ними. И за это они выражали ежегодную благодарность.

Пэтти вступила в должность председателя и назначила подкомитеты по проведению текущей работы. За собой же, Конни и Присциллой она сохранила привилегию отобрать получателей щедрот «Святой Урсулы». На это было затрачено несколько веселых дней за пределами школы. Для заключенных прогулка за пределы тюрьмы – все равно что для всех остальных путешествие в Европу. Большую часть недели они обсуждали соседей и выяснили тот постыдный факт, что, кроме выводка Мэрфи, было девять возможных детей, и что ни один из этих девяти не принадлежал семьям, которые с чистой совестью можно было бы назвать бедными. Здравомыслящие, трудолюбивые родители могли прекрасно удовлетворить скромные рождественские запросы своих детей.

– Только шестеро Мэрфи подходят по возрасту, – проворчала Конни, когда они возвращались домой в холодных сумерках зимнего дня после двух часов бесплодной ходьбы.

– Выходит примерно по одному ребенку на каждые пять девочек, – угрюмо кивнула Присцилла.

– Ах, эта благотворительность меня утомляет! – взорвалась Пэтти. – Для девочек это просто забава. То, как мы скупо раздаем хлам этим безупречно милым людям, просто оскорбительно. Если бы кто-нибудь ткнул в меня розовым носком из тарлатана, полным конфет, и сказал, что это за то, что я была хорошей маленькой девочкой, я бы швырнула его им в лицо.

В напряженные моменты английский язык Пэтти был не безупречен.

– Да ладно тебе, Пэтти, – Присцилла успокаивающе взяла ее под руку, – мы зайдем к Мэрфи и заново их пересчитаем. Может, есть кто-то, кого мы проглядели.

– Близнецам всего пятнадцать, – с надеждой проговорила Конни. – Я считаю, они подойдут.

– А Ричарду Хардингу почти четыре. Он достаточно большой, чтобы радоваться елке. Чем больше Мэрфи мы сможем набрать, тем лучше. Им всегда нравится то, что мы дарим.

– Я знаю! – рявкнула Пэтти. – Большинство из них мы учим быть отъявленными попрошайками. Я буду жалеть о том, что когда-либо использовала сленг, если мы не найдем этим деньгам лучшего применения.

Праздничные фонды ежегодно пополнялись за счет налога на сленг. В «Святой Урсуле» взимался штраф в один цент за каждый случай прилюдного употребления сленга или неправильной грамматики. Разумеется, в уединении собственной комнаты, в кругу избранных, сии меры были не столь строги. Ближайшие подружки не выдавали, разве что когда случалось охлаждение взаимоотношений. Но приятели, враги и учителя делали это, а в моменты пылкой откровенности даже сама виновная сдавала себя. Как бы то ни было, фонд сленга увеличивался. Вскрыв ящик в этом году, члены комитета обнаружили тридцать семь долларов, восемьдесят четыре цента.

После небольших протестов Пэтти позволила притащить себя к двери жилища Мэрфи. Она была не в настроении, а чтобы гостить у Мэрфи, требовалось поддерживать невероятное количество разговоров. Оказалось, что семья в полном составе оживленно толпится на переполненной кухне. Все двенадцать детей верещали разом, все пронзительнее и надоедливее, тщетно стараясь заглушить друг друга. От тушеной капусты на плите в комнате стоял душистый пар. Бедная старая Бабушка Фланниган втиснулась в угол у очага, в окружении шумной, толкающейся малышни, которая едва ли выказывала уважение ее сединам. Пока девочки любовались новорожденным, Йоланда и Ричард Хардинг, у которых были липкие руки, взобрались к ним на колени. Тем временем миссис Мэрфи с роскошным ирландским акцентом распространялась по поводу достоинств имени «Кутберт Сен-Джоон». Она объявила, что оно ей нравится, впрочем, как и все остальные. Наверняка, ребенку принесут удачу имена сразу двух святых. Она любезно поблагодарила юных леди.

Пэтти оставила Конни и Присциллу с тем, чтобы они со светской учтивостью завершили визит, а сама протиснулась на деревянный ящик, к креслу Бабушки Фланниган. Матушка миссис Мэрфи была трогательной старушкой, речи и манерам которой было присуще обаяние Ирландии прошлого поколения. Пэтти решила, что она является самым ценным членом семейства, поскольку с нею было интересно. Ей всегда нравилось заводить ее рассказами о ее девических годах, когда она была служанкой миледи в замке лорда Стерлинга, в графстве Клэр, и юный Таммас Фланниган пришел и увез ее в Америку, чтобы там разбогатеть. Теперь Таммас был согбенным от ревматизма стариком, но в его проницательных голубых глазах и ирландской улыбке Бабушка по-прежнему видела парня, который ухаживал за ней.