Это трава - [60]

В пятницу вечером, когда я дожидался у входа в театр «Мельба», ко мне подошел Артур. Он шел по улице — такой же прямой, как прежде, и той же легкой походкой. Он еще издали начал улыбаться мне, но взгляд, устремленный на меня, был серьезен, пристален и, наверно, сказал Артуру обо мне все.

— Как живешь, Артур? — спросил я.

Он оставил этот вопрос без ответа. Не в его обычае было тратить время на пустые любезности; которыми полагается обмениваться друзьям.

— Я знаю тут поблизости кафе, где можно выпить крепкого чаю, — сказал он. — Пойдем туда.

Он зашагал, и я заковылял рядом с ним.

— А ты пополнел, — продолжал он. — Как твой отец?

— Хорошо, — сказал я. — …но послушай… Расскажи мне. Ты ведь ловил лангустов, правда? Я хочу знать все, что ты делал. Почему ты ушел из гостиницы? Мне о стольком нужно с тобой поговорить. На днях ко мне подошел сыщик и предупредил, чтобы я не ходил больше к тележке пирожника.

— Да, Драчун говорил мне. Он мне все рассказал. Этот фараон поступил правильно. Чего ради тебе тереться возле этой публики? Ничему ты от них не научишься. Ведь ты все еще собираешься написать книгу?

— Да, — сказал я и прибавил: — Но они славные люди.

— Так-то оно так, да только затягивает такая компания. Потом ты бы уж и не вырвался. А если бы продолжал водиться с ними, так непременно влип бы в какую-нибудь историю; не успел бы оглянуться, как тебя бы замели.

Он вошел в кафе первым, отодвинул два стула от углового столика и, бросив мне: «Садись!» — заказал официантке чай и сэндвичи. Потом он сказал:

— Драчун говорил мне, будто какая-то баба платила тебе только половину жалованья. Почему, собственно? Я рассказал ему.

— Но, — добавил я, — это все позади.

— Как ты мог с этим мириться? — воскликнул он, раздосадованный. Клянусь богом, будь я здесь, ты бы так себя не вел. Сказал бы я ей пару слов. Никогда не позволяй садиться себе на голову.

Я попытался отвлечь его от моих дел и стал расспрашивать о том, что произошло с ним с тех пор, как мы не виделись. Артур рассказал, как он расстался со своим дилижансом, — понял, что время лошадей кончилось. Отправился в Тасманию и стал работать на пару с одним рыбаком. Они купили «кетч» — небольшое двухмачтовое суденышко и стали ловить лангустов у островов Пролива Басе. Первые несколько месяцев им приходилось туго, но потом они занялись браконьерством и здорово поправили свои дела.

— Раза два полиция нас чуть не накрыла, и мы потеряли большую часть добычи, — рассказывал Артур. — Как-то ночью пришлось удирать в кромешной тьме, и я чуть не посадил «кетч» на скалы: темно было, хоть глаз выколи. Руки своей не видишь. Я заметил рифы, когда мы уже почти на них налетели. Навалился на руль и сумел-таки проскочить между ними. А все-то расстояние не шире, чем эта комната. На волоске от гибели были. Ей-богу! На следующий день осмотрели это место и глазам не поверили. До сих пор не понимаю, как нам удалось уцелеть. Но затем фараоны взяли нас на заметку, и я решил это дело бросить.

Потом он арендовал один из островков, разбросанных в Проливе; на этом островке еще сохранились остатки стада, блуждавшего в зарослях. Он прожил там в одиночестве около года, построил загон, согнал туда скот и стал переправлять его в Тасманию.

Но как-то одна партия — «шалые все, будто мартовские зайцы», проломила изгородь скотного двора в Лонсестоне и, ополоумев от страха, понеслась по улицам города.

— Что тут было! Никогда бы не поверил, что телки могут такое натворить, — сказал Артур. — Произошел страшный скандал. Бросил я это дело и вернулся сюда.

— Чем же ты теперь занимаешься? — спросил я.

— Играю на скачках.

— О, господи! — Я не мог удержаться от восклицания.

— На жизнь заработать можно, если только не зарываться, — сказал Артур.

— Ты что, спрашиваешь у жокеев, на кого ставить?

— Нет, сам присматриваюсь — какая лошадь в хорошей форме, какая нет. Я себя ограничил — восемь фунтов в неделю, их я всегда имею.

Он снимал комнату на Кинг-стрит и питался в кафе.

— Человеку нужна жена, — сказал он, внезапно утратив всю свою бодрость.

Он был одинок. Ему было уже под сорок, но он до сих пор еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить. В Уоллоби-крик он мне часто рассказывал о женщинах, с которыми у него были романы. Все это были кратковременные связи, без глубокого чувства. Женщины, с которыми он встречался, были мелочными и алчными, они удовлетворяли его физические потребности, но не трогали сердце. Обстоятельства были виной тому, что у него так складывались отношения с женщинами, — другой бы на его месте стал циником, но Артура это совершенно не испортило. У него было доброе сердце, и женщины, с которыми он сближался, всегда относились к нему с уважением.

Может быть, это объяснялось тем, что ой и сам уважал их, даже осуждая иные их недостатки. Или, может быть, тем, что сам он неотступно следовал нравственным правилам, установленным им для себя из презрения к лицемерам, которые, воспевая общепринятые добродетели, отнюдь не считали их для себя обязательными.

Как-то он мне сказал:

— Верь не словам, а фактам. Ты, и только ты можешь судить, что хорошо для тебя и что плохо.