Это случилось в полночь - [25]

– Вижу, ты трудилась до последней минуты. Боюсь, что я припозднился, дел в офисе, как всегда, было невпроворот. Устал страшно. Устраивайся поудобнее и, пожалуйста, сними туфли, я очень забочусь о своих полах. Я сейчас.

Харрисон ушел в другую комнату, а Микаэла встряхнула головой. Крошечные водяные бусинки на его плечах, капли воды, собравшиеся внизу спины, заставили ее в один миг потерять голову. Барометр ее тела просто взлетел от желания дотронуться до него, запустить пальцы в эти блестящие волны и завитки, зажать их в кулаке. Обвить его руками и крепко прижаться к этим водяным капелькам на его спине. Впиться в его рот и забыть обо всем, но…

Микаэла крепко сжала ручку кейса и окинула взглядом большую голую комнату с нарочито грубой облицовкой и пылающим камином из камня. Ее семья уже навещала Харрисона в его доме, а она была здесь впервые. Огонь камина выхватывал из полумрака вбитые ровными рядами в широкие, покрытые лаком половицы особые квадратные гвозди, сохранившиеся с 1880-х годов. Микаэла нагнулась, расшнуровала ботинки и поставила их на старенький коврик, лежащий у входа. Эта комната очень напоминала комнату ее родителей, вот только стены были покрыты штукатуркой бледно-кремового цвета.

Три огромных холста в стиле модерн – смешанные мазки голубого, коричневого и темно-зеленого – текстура, созданная в свободной манере с помощью мастихина, – были ее юношескими работами. Микаэла перенеслась назад в то время, когда она была юной и свободной, а весь мир был открыт для нее. В картинах была какая-то дерзкая первобытность, краска, нанесенная грубыми мазками, сосредоточивалась в центре белого холста.

Микаэла пристально вгляделась в картины – девочка, которая рисовала их, была очень далека от нынешней женщины.

Она провела кончиком пальца по ряби лазурного штриха: белые линии изображали бурные водные потоки. Это была река Каттер, мастихин нанес неровные слои серого, черного и коричневого, изобразив скалистые стены каньона.

Микаэла посмотрела на другой холст: здесь преобладали зеленый и голубой – сосны, поднимающиеся в небо Вайоминга. Вот что больше всего нравилась юной художнице – дикая природа и свобода. Третий холст превосходил первые два по размерам, простые пятна природных лугов смешивались с желтыми мазками подсолнухов и обрамлялись лесами темнеющих сосен.

Микаэла не ожидала увидеть здесь и большую коллекцию вставленных в рамки фотографий, которые она снимала своим первым фотоаппаратом. Лошади Лэнгтри, стада беломордых герфордских коров, олениха с детенышем, щиплющие траву в поле, поросль молочая – вся в желтой пене с семенами, разлетающимися по ветру. Фотографии были подарены Харрисону через год после смерти его отца, когда Кейн-младший уезжал в колледж. Тогда ему было только девятнадцать – угловатый, с широкими плечами, он казался таким одиноким. Микаэла хотела, чтобы он помнил хорошую чистую свежую землю и знал, что у него всегда есть дом – дом Лэнгтри. Харрисон был тогда очень тихим, задумчивым и слишком худым, потому что все еще продолжал расти… Микаэла совсем забыла об этих фотографиях. А ведь когда-то образы, запечатленные на них, заполняли вес ее сердце. Кто она сейчас? Что она потеряла? Почему так зовут ее горы? Почему в ней шумит ветер с каньона Каттер?

В конце комнаты, между огромных окон, из которых открывался вид на Шайло, стоял длинный грубый, сделанный еще пионерами Запада стол, покрытый защитной стеклянной крышкой. Рабочее место с компьютером, заваленное документами, книгами и бумагами, мало напоминало пребывающий в идеальном порядке кабинет Харрисона в банке. По соседству со стеллажами, заставленными офисными файлами, возвышался большой, битком набитый книгами шкаф. Рядом с камином стояла застекленная витрина с монетами, сверкавшими в отблесках огня. На витрине лежала кипа самых разнообразных журналов и книг по нумизматике. Беглый просмотр названий показал, что интерес Харрисона распространялся на монеты периода Гражданской войны.

Перед камином стояла большая удобная банкетка, аккуратно прикрытая старым мягким, сшитым из лоскутов стеганым одеялом. Подушка без наволочки была покрыта полотенцем, еще хранившим отпечаток головы Харрисона. Вокруг в беспорядке лежали разнообразные журналы, тоже в основном по нумизматике, и деловые папки. На стоявшем рядом складном карточном столике находились блокноты, ручки и беспорядочные кипы бумаг.

Харрисон вновь появился в гостиной, и Микаэла повернулась к нему. После белых рубашек и деловых костюмов его непривычно было видеть в джинсах и легком свитере ирландской вязки. Но Харрисон был дома. И это стало особенно понятно, когда он наклонился и погладил большую белую кошку, которая подошла к нему и, зевнув, начала тереться у его ног, выказывая преданность хозяину.

Дома? Несмотря на дорогие сверкающие полы, языки пламени в камине и просторную комнату с грубо оструганными перекрытиями, пересекающимися по потолку, жилищу Харрисона недоставало теплоты. Ничто не напоминало здесь о семье Кейнов. По всей видимости, Харрисон-младший совсем решил отделить себя от своих родных.