Это очень забавная история - [58]

– Дайте-ка посмотреть. О, красота какая! – восхищается она, стоя у меня за спиной.

– Спасибо, Эбони, – благодарю я, поворачиваясь к карте.

– А что там? – орет Армелио.

– Давайте не кричать на весь кабинет, – успокаивает его Джоан.

– Это так необычно, – говорит стоящая рядом со мной Профессорша.

– Моя заслуга тут тоже есть, – говорит сидящая справа от меня Ноэль. У нее на листе набросок цветка. – Так ведь? – косится она на меня, не поворачивая головы.

– Конечно, есть, – говорю я ей, ненадолго оторвавшись от листа, и снова принимаюсь за дело: карта словно вытекает из меня.

– Это что, какой-то мозг? – спрашивает Эбони.

Я поднимаю голову и вижу скривившийся в улыбке беззубый рот. Снова смотрю на карту. Неужели не ясно, что это не мозг, а карта? Вот же – реки, магистрали и развязки. Но потом я вижу, что и на мозг похоже: дороги – это перекореженные нейроны, которые тащат эмоции с места на место, давая жизнь городу. Может, если мозг работает, то он и есть такая вот карта, по которой каждый может попасть куда надо по автострадам. А если в мозгу что-то сломалось, как у меня, то в нем возникают пробки и тупики, где ведутся дорожные работы.

– Ага, – соглашаюсь я с Эбони. – Это мозг и есть.

И тут, так и не доделав, я бросаю рисовать карту. Вот блин, вечно со мной так – бросаю все на полпути. Я даже не добрался до края страницы, а у меня уже иссякла энергия, так что я обвожу вокруг карты абрис головы с носом, двойным контуром губ и уходящей вниз шеей. При этом овальный сгусток нанесенных на карту городских улиц оказывается справа, там, где должен быть мозг. На месте глаза я рисую круговую развязку и веду вниз ко рту два широких бульвара. Эбони хохочет, пристукивая тростью.

– Прелесть какая!

– Ничего особенного, – говорю я, глядя на лист. На этом все. Мог бы и лучше. В нижнем углу ставлю свои инициалы – К. Г., как «компьютерная генерация», – и откладываю рисунок в сторону. Прошу еще один листок бумаги и приступаю к следующей карте.

Как это просто. Это просто, и я могу это делать. Я мог бы заниматься этим вечно. До конца занятия я сделал пять рисунков.

Я так углубился в рисование, что даже не заметил, как ушла Ноэль. Только нашел рядом на столе украшенную цветами записку, когда прибирал свое место.

«Сделаем перерыв. Нельзя слишком привязываться друг к другу. Следующая встреча во вторник, на том же месте. Не расстраивайся, что так долго. Ты милый».

Я сворачиваю записку и кладу в карман, рядом с предыдущей. После творческого занятия у нас обед, на котором Хамбл говорит, что прощает меня за то, что я вверг его в неприятности, я благодарю его за это. Потом иду играть в карты с Армелио, который предлагает, раз уж я поднакопил кое-какой опыт, сыграть в большую игру завтра вечером.

– Будем играть на деньги? – спрашиваю я.

– Не, дружище! Мы играем на пуговицы!

В принципе, я таскаюсь за всеми, куда бы они ни пошли, и, пока все курят, я сижу снаружи и болтаю с Бобби о том, как провел день. Потом иду в свою комнату, где разложены мои мозгокарты. В шестом северном пациентов не балуют, и моя кровать так и ждет меня незастеленной, только подушка расправилась и приняла прежнюю форму, и вмятина от моей вспотевшей башки больше не видна. Я ложусь, и подушка под головой издает невероятно умиротворяющее, нежное шипение.

– Ну как, тебе стало лучше? – спрашивает Муктада.

– Да, получше, – отвечаю я. – Зря ты не выходишь из комнаты, Муктада: там, за дверями, целый мир.

– Я каждый день молюсь, чтобы однажды мне полегчало, как тебе.

– Ну мне не так уж и полегчало.

Но я чувствую себя достаточно хорошо для того, чтобы заснуть без укола.

Часть седьмая Понедельник, шестой северный

Тридцать три

Настал следующий день, понедельник, а значит, мне надо быть в школе.

Мне не следует сидеть с Хамблом в столовой и слушать, что делала его подружка каждый раз, когда они ходили в «Бургер Кинг», – мне следует быть в школе.

Я не должен слушать, как Эбони рассказывает своему другу по телефону, какую замечательную карту человеческого мозга я нарисовал, и приговаривает: «Он такой молодец, Мерлин, такой молодец», – я должен быть в школе.

Мне не следует стоять за Бобби, одетым в мою рубашку, в очереди за «Золофтом» – мне следует быть в школе.

Я набираюсь смелости и к одиннадцати часам добираюсь до телефона, чтобы проверить голосовые сообщения.

«Привет, Крэйг, это Аарон. Слушай, прости меня, чувак. Я, наверное… В общем, после того разговора, когда ты сказал, что она принимает таблетки, мы с Ниа поцапались… И, наверное, у меня тоже что-то вроде депрессии. Бывало, что я с кровати встать не мог, я и сейчас… постоянно какой-то сонный и сбиваюсь с мыслей. Да я и позвонил-то тебе, наверное, потому, что хотел показать, что у меня вроде как все зашибись, так Ниа говорит. И мы с ней очень хотим тебя навестить. Дела у нас с Ниа не очень».

Я перезваниваю и оставляю ему сообщение, в котором объясняю, что если он думает, что у него депрессия, то ему сначала лучше пойти к участковому терапевту и попросить направление к психофармакологу, а дальше уже все как у меня, по накатанной. Сказал, что нечего тут стыдиться и что рад его звонку, но насчет посещения не уверен: надо много чего обдумать, и я хочу посидеть тут в покое, держась от внешнего мира как можно дальше. Еще я спрашиваю, что у них с Ниа произошло и помирились ли они.