Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью - [14]

Но, мне кажется, важнее другое: хотя вам может и не нравиться то, что пишут тролли, ложь сама по себе не противозаконна. Журналистское кредо, на котором меня воспитывали, говорит, что на «рынке идей» лучшее противоядие для лжи — более качественная информация. В конце концов, разве не за свободу слова боролись диссиденты-демократы, в частности мои родители? Камиль Франсуа считала иначе. Она занималась изучением кибервойн в Гарвардском университете и Google и, когда впервые прочитала о расследовании Людмилы и услышала историю Марии Ресса, поняла, что оба случая отлично вписываются в общую закономерность, которую она наблюдала по всему миру: это новая версия старой игры «власть против инакомыслия, свобода слова против цензуры», правила которой изменились с точностью до наоборот. Прежние методы замалчивания и давления утратили свою силу; немногие режимы в наши дни могут помешать людям получать и распространять информацию, как это было в Советском Союзе.

Однако сильные мира сего адаптировались, и теперь инакомыслие подавляется с помощью шаек в соцсетях и киберополченцев. Репутация несогласных публично ставится под сомнение, и их перестают слушать. Но, из-за того что связи между государствами и «ополченцами» неочевидны, режим всегда может заявить, что не имеет никакого отношения к этим кампаниям, что всем этим занимаются частные лица, реализующие свое право на свободу слова.

Франсуа подумала: что если попробовать установить связь между государствами и кампаниями через Сеть? Получится ли затем призвать их к ответу?

Она начала свою карьеру в интернете в 1990-е годы в Париже с сотрудничества с так называемыми интернет-пиратами — хакерами, выкладывавшими в публичный доступ защищенную авторскими правами музыку, книги и программы во имя идеи бесплатного доступа к знаниям для всех. В какой-то момент Франсуа даже выступала за отмену паролей, чтобы у каждого человека был доступ к интер-нет-данным всех остальных. Двадцать лет спустя этот идеализм сменился пониманием, что интернет стал намного более опасным местом — так что теперь ее больше занимают вопросы безопасности. Камиль уже знала, как государство взламывает телефоны и компьютеры журналистов и активистов, особенно в Латинской Америке. Она связалась с пострадавшими и спросила их, сопровождались ли эти взломы нападками в Сети. Почти все подтвердили ее предположения. Марта Ролдос, политик из Эквадора, рассказала, что на нее обрушилась лавина угроз с различных аккаунтов, обвинений в убийстве собственных родителей-политиков и шпионаже. Пожалуй, она дала самое точное описание случившегося:

В прошлом мне отказывали в политических правах, а перед моим домом стояли вооруженные люди, направлявшие автоматы на мою дочь… Но тогда не было никаких кибердомогательств. Они начались только после того, как я стала финансировать журналистские расследования.

В течение следующих трех лет, с 2015-го по 2018-й, Франсуа собрала команду из двадцати исследователей и коалицию групп гражданских активистов, которые изучили данные из Азии, Ближнего Востока, обеих Америк и Европы для систематизации феномена, который она назвала «троллингом с государственной поддержкой». В этом исследовании, часть которого была впоследствии опубликована организацией с метким названием «Институт Будущего^?)» были определены несколько категорий.

К самой очевидной относились «управляемые государством» кампании, в ходе которых режим давал инструкции о том, кто, как и когда станет следующей жертвой, хотя сам и не принимал прямого участия в кампании. Так, к примеру, произошло в Венесуэле — правительство Мадуро организовало закрытые каналы в соцсетях, через которые отдает энтузиастам распоряжения, кого атаковать, с помощью каких сообщений и когда, но не выполняет эту работу само.

Чтобы еще больше отвести от себя подозрения, можно работать через молодежные движения. К примеру, в Азербайджане существует движение «Ирели», призванное «привлекать молодых людей, способных принять активное участие в информационной войне». На практике это означает рассылку угроз критически настроенным журналистам типа Арзу Гейбуллы: «Кем меня только не называли: бля-дью, сукой, свиньей… и не только. Они оскорбляли и мою больную мать, и моего покойного отца. Ее называли проституткой, а его — предателем, спавшим с армянской шлюхой».

Хуже была ситуация в Бахрейне, где в ходе протестов 2011 года внезапно появился целый ряд аккаунтов, публиковавших фотографии лиц демонстрантов вместе с их домашними адресами и номерами телефонов. Там же упоминался номер горячей линии, куда можно было позвонить и донести на участников протеста против режима. Кто стоял за аккаунтами? Никаких доказательств не было, но когда правительству сообщили об их существовании, оно не сделало ничего для их блокировки. Камиль Франсуа решила, что этого факта вполне достаточно, чтобы считать правительство причастным. Такие кампании она назвала «согласованными с государством».

Еще один способ маскировки связан с ситуациями, когда государство слегка подпитывает атаки, но не играет активной роли в их реализации. Так происходит в Турции, где журналисты, поддерживающие правящую партию, провоцировали нападения на тех, кто осмеливался противостоять президенту Эрдогану. Подобный «вдохновленный государством» подход может иметь и свои минусы: иногда журналисты набрасываются не на тех, и президенту приходится останавливать атаку, выступая в поддержку жертвы.