Это мой дом - [24]

Шрифт
Интервал

Остальные так и охнули от изумления и зависти. Коломыта подхватил еще кого-то из маленьких, Лида взяла за руку другого, Катаев крикнул:

– Чего стоите? Всего хорошего! – и сгреб еще двоих.

Вышниченко кинулся к нему с кулаками, но его придержал Искра.

Малыши не успели опомниться: Митя, смеясь и балагуря, покрутил перед ними красный карандаш, подкинул вверх.

– Хоп! – Карандаш точно растворился в воздухе. – Хоп! – И Митя с преувеличенным удивлением вытащил этот самый карандаш из-за шиворота маленького Сени Артемчука. И Сеня стоял, растопырив руки и вытаращив глаза.

Вышниченко был взбешен. Четверка старших топталась, не зная, что предпринять.

– Айда! – повторил он, и четверо поплелись за ним. Их никто не удерживал.

Минут через двадцать приехали мы с Казачком. Галя была смущена и огорчена, Василий Борисович принялся утешать ее, а я только бросил наспех: «Не горюй, обойдется!» – и ринулся на шоссе, еще не очень понимая, как быть.

Но, видно, я родился под счастливой звездой: по шоссе навстречу мне шла знакомая колхозница Татьяна Егоровна и вела в поводу гривастую белую лошадку. Я кинулся к ней.

– Татьяна Егоровна! Будь так добра, одолжи Белку на полчасика! – и, перехватив повод, вскочил на лошадь.

Смирная Белка, несколько удивленная таким поворотом судьбы, хотела было заупрямиться, но раздумала и затрусила по шоссе. Я знал, что ребята пошли этим путем. Скоро я уже завидел их впереди. Никакого плана у меня не было, я только знал: уговоры бесполезны.

Обгоняя их, я услышал гневный возглас:

– Подумаешь, детдом! Видали мы…

Метров через десяток я соскочил со своего коня, поскользнулся и упал, к великому изумлению Белки, которая подошла вплотную и глядела на меня с укором. Но мне не на Белку надо было произвести впечатление.

Ребята, подбежавшие ко мне, как только увидели, что я упал и не встаю, растерянно переглянулись. Я лежал, неподвижный, несчастный – такой здоровый дядя! – и взывал о помощи. Это их ошеломило. Даже тот, в котором я тотчас признал самого Вышниченко, не сразу обрел дар речи. Признал я его по разгоряченному после недавней перепалки лицу, а главное – по недоброжелательному, но точному описанию Вани Горошко: «Вихрастый такой, пучеглазый».

– Чего делать-то? – спросил наконец Вышниченко.

– Придумайте, хлопцы, – простонал я. – На коня мне не сесть.

И они придумали: сплели из рук носилки и потащили меня, то и дело сменяясь. Нелегко им пришлось: все, кроме, пожалуй, Вышниченко, казались щупловатыми, ни одного Коломыты не было в этой пятерке. Но они добросовестно спасали пострадавшего, тащили, пыхтя и обливаясь потом, попеременно вели в поводу Белку и еще старались меня подбодрить.

– Вы не бойтесь, мы скоро, – тяжело переводя дух, утешал Вышниченко.

Я рад бы вскочить и пойти своим ходом. Жалко ребят, да и самому неудобно: не справляясь попарно, они надумали волочить меня все сразу – двое под мышки, двое за ноги, – и это тоже нелегко не только им, но и мне. Но как быть? Никакое слово их не проймет, они ушли из нашего дома, рассорившись с ним насмерть, и вернуть их можно только хитростью!

– Да куда же вас, дядя? – вдруг спросил Вышниченко.

– Так несите… скоро уж… – ответил я, стараясь подольше не вдаваться в подробности.

Мы дотащились до нашего дома с другой стороны, да ребятам было недосуг оглядываться, примечать – не похоже ли место, куда мы идем, на то, откуда они уходили.

– Вон тут….

Меня опустили на землю, я полежал секунду, а когда Вышниченко сказал, озираясь: «Э, постойте, где же это мы?» – я вскочил:

– Вот спасибо, хлопцы! Пока вы меня волокли, я, кажется, здоров стал. Право слово!

Теперь уже не у одного Вышниченко – у всех пятерых глаза готовы выскочить из орбит. Безмерное изумление написано на взмокших, красных физиономиях, И вдруг еще что-то мелькнуло во взгляде Вышниченко. Смешно: я заставил его изрядно попотеть, я обманул его, а он смотрел на меня весело, чуть не с восторгом!

– А? Чего? – только и сказал он.

– Ну как же? Говорят, такие хорошие хлопцы приходили, а потом ушли. «Зачем, спрашиваю, ушли? Как так ушли? Надо догонять». Эй, принимайте гостей!

Мы вошли во двор. Я смеялся и сыпал прибаутками, не давая ребятам опомниться. Вышниченко малость упирался под моей рукой, однако шел – видно, слишком был ошеломлен.

Если я правильно понял характер Вышниченко (бывает же, что можно и за час понять человека!), ни при каких обстоятельствах он не допускал мысли о поражении. Считать себя побежденным он просто-напросто не мог. И мы с ним вернулись как сообщники, дружно разыгравшие одну и ту же веселую шутку. Его не надули, не одурачили, с ним пошутили, да еще как ловко!

Василий Борисович молча выслушал мой рассказ,

– Опять не согласны? – спросил я.

– Да как вам сказать… Победителей не судят!

* * *

Вышниченко и еще троих новеньких мы определили в отряд Коломыты. К каждому из новеньких прикрепили «старика» – пускай на первых порах покажут, расскажут, помогут обжиться. И я сказал Мефодию:

– За Вышниченко отвечаешь ты. Ты, брат, привык за себя одного думать – думай и за него, пока не освоится с нашими порядками. Все время думай!

Мефодий смотрел на меня и все моргал, моргал быстро и мелко. Это я за ним уже знал: моргает – значит слушает внимательно, старается вдуматься и ничего не упустить.


Еще от автора Фрида Абрамовна Вигдорова
Семейное счастье

Повесть «Семейное счастье» из знаменитой дилогии Фриды Вигдоровой редчайшая книга на российском рынке. Книга о семье, о любви, о долге, о человеческих отношениях. Без лишнего пафоса и надуманных сюжетных линий. Это именно то чтение, которое сегодня необходимо каждому из нас.


Девочки

Фрида Абрамовна Вигдорова (1915–1965) была педагогом, журналистом, писателем, автором книг «Мой класс» (1949) о первых шагах молодой учительницы, трилогии «Дорога в жизнь», «Это мой дом», «Черниговка» (1954–1959) о детском доме и дилогии «Семейное счастье», «Любимая улица» (1962–1964), где с одним из героев она поделилась собственной журналистской судьбой.Тема воспитания детей, подростков была главной (но не единственной) темой её книг и статей. При жизни Ф. А. вышло несколько сборников её статей, которые, в отличие от книг, никогда потом не переиздавались, так что нынешнее поколение знает Вигдорову-публициста только по её записи 1964 года двух судов над Бродским (на обоих судах она была с начала до конца), которая распространялась в самиздате, попала за границу, побудила к действию целую армию защитников Бродского и в конце концов помогла молодому поэту, приговорённому за «тунеядство» к 5 годам подневольного труда в северной деревне, вернуться в Ленинград через полтора года.Среди блокнотов с записями Ф.


Черниговка

Повести Ф.Вигдоровой (1915—1965 г.г.) представляют собой единую книгу о педагогическом труде, о том, как Семен Карабанов, один из главных героев «Педагогической поэмы» А. С. Макаренко, пошел по стопам своего учителя и посвятил свою жизнь воспитанию детей, лишенных родителей.Книга эта отнюдь не документальная. Это – повесть-трилогия, увлекательно рассказывающая о трудовой и горячей, богатой горестями и радостями жизни, целиком отданной детям. Это история детского дома, которым руководит Карабанов, а потом, в дни войны, его жена Галина Константиновна (названная в «Педагогической поэме» Черниговкой).


Любимая улица

Повесть «Любимая улица» — одна из лучших книг Фриды Вигдоровой — завершает ее дилогию (первая повесть — «Семейное счастье»). Это книга о семье, о любви, о долге, о человеческих отношениях. О том, что можно быть просто счастливым. Вигдорова возвращает надежду и веру в то, что все будет хорошо.


Дорога в жизнь

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!В этом выпуске серии «Новинки детской литературы» напечатана повесть Ф. А. Вигдоровой «Дорога в жизнь».Автор этой повести Ф. А. Вигдорова после окончания педагогического техникума учительствовала в Магнитогорске, а затем, окончив Московский педагогический институт имени В. И. Ленина, преподавала русский язык и литературу в старших классах 610-й московской школы. Впоследствии совмещала учительскую работу с журналистикой. Работала в «Правде» и «Комсомольской правде», писала статьи и очерки об учителях и детях городских и сельских школ.В 1949 году вышла книга Ф.


Учитель

Повесть Фриды Вигдоровой "Учитель" была опубликована в журнале «Звезда» № 4 в 2016 году.


Рекомендуем почитать
Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.