Это - Гана - [23]

Тут были и человечки, и сундуки, и рыбы, и птицы, и все размером сантиметра в два-три, не больше.

Но как они красивы! Каждая фигурка — произведение искусства. Лаконичные, смелые — двумя чертами показан характер, любая из них — законченный рассказ. Вот крокодил. Весь он умещается на ладони, но кажется, сейчас взмахнет гребенчатым хвостом и ускользнет. Вот черепаха с узорчатым панцирем. А вот женщина толчет фу-фу, а за спиной привязан ребенок…

— Что это?

— Гири, — спокойно ответил мой знакомый, как будто все гири на свете такие. Но потом, насладившись моим недоумением, добавил:

— Ашантийские гирьки для взвешивания золотого песка. сейчас их уже не делают лаже в самых глухих деревнях. Правда, можно найти их в некоторых домах. Но новых никто теперь не делает… Правда, красиво?

Я согласился. Жаль, что мало кто знает об этих гирьках. Есть книги о масках Берега Слоновой Кости, о фигурах Бенина, но ашантийская бронза осталась как-то за пределами монографий и альбомов.

Бронза или фигуры из дерева — искусство традиционное, народное. Что же можно сказать о современном искусстве Ганы?

Оно еще мололо и часто несамостоятельно. Но, без сомнения, оно жизненно, реалистично. Художники Ганы пишут то, что они видят вокруг себя, так, как они это видят, и недостатки техники часто искупаются искренностью.

Картинная галерея Культурного центра в Кумаси умещается в одной большой комнате. Десятка два полотен на стенах. Это лесные деревни, сельские праздники, портреты крестьян и рыбаков.

Современное искусство Ганы понемногу завоевывает популярность в стране. Перед некоторыми зданиями стоят скульптуры ганских мастеров, портреты Кваме Нкрумы; работы молодого художника Рафаэля Джон Амоса вы можете увидеть на улицах Аккры.

Но все это первые шаги. Ганцы большие надежды возлагают на художественный факультет колледжа в Ачимото. Там учатся и будущие художники, и скульпторы, там же есть классы национального искусства, где молодежь под руководством старых мастеров овладевает искусством резьбы по дереву и бронзового литья.

Побродив по городу, мы вернулись в гостиницу. Решили хорошенько выспаться перед длинной дорогой. Нас обогнал «понтиак» модели последнего года. Он замер у входа, слегка покачиваясь. В его необъятных просторах затерялся Файорси.

— Какая приятная встреча. А я так боялся, что не придется увидеться до отъезда. Ну как, посмотрели город? Посмотрели? Очень хорошо.

После ужина мы с Маратом выбрались на широкую веранду гостиницы. Над столиком покачивались разноцветные лампочки. Темнота лавиной обрушилась на город. Сумерки в Гане длятся минут десять. И все. Ночь. Весь день солнце торчит прямо посреди неба, точно над головой, так что теней почти нет. А потом, к вечеру, вдруг обрывается с зенита и на глазах скатывается прямо вниз, к земле. Если сравнить с нашим солнцем, которое долго ползет над горизонтом, не решаясь уйти на покой, исчезновение тропического светила подобно вспышке молнии.

Город шумел внизу, и казалось, веранда плывет над ним. Спокойно и мирно.

Вдруг на веранду вошел, как всегда уверенно и быстро, подрядчик Файорси. Уже третий раз за день он изобразил искреннюю радость, граничащую с восторгом, при виде нас.

— Одну минутку, я присоединюсь к вам, — и он устремился к буфету.

Пока его не было, Марат сказал:

— Может быть, я не прав. Но с детства не люблю капиталистов, даже если они черные.

В общем, я думал так же. Представитель нового капитализма, национальный буржуа Черной Африки, не вызывал доверия. Но в любом случае он был интересен. С такими нам еще не приходилось сталкиваться в Гане. Файорси вернулся к столику. Сел.

Разговор некоторое время не вязался. Он вертелся вокруг тех мест, где мы побывали, погоды и жары. Потом, естественно, заговорили о Москве.

— А правда ли, — неожиданно спросил Файорси, — что в России никто не имеет ничего своего?

— Как так?

— Ну, ни дома, ни машины, ни вещей.

— Неправда.

— Но ведь вы получаете деньги только на еду и костюм?

— И это неправда.

Удивительно встречать людей, которые представляют нашу страну монстром из антисоветского памфлета. Казалось бы, в той же Гане можно прочесть в газете о достижениях Советского Союза, можно увидеть русских специалистов, побывать в кино, где идут наши кинофильмы, но все равно запомнившиеся с детства страшные сказки о «большевистской России» крепко сидят в голове. Правда, люди с такими окаменевшими представлениями встречаются теперь нечасто и заявления об «общем одеяле» характеризуют любознательность человека не с лучшей стороны (ведь вот Энгманн относится к Советскому Союзу с искренним уважением и много знает о нем), однако Файорси не одинок.

Подрядчик несколько разочарован нашим рассказом о действительном положении дел в Советском Союзе.

— Но все равно, что бы стал делать, например, я в вашей стране?

— Все, что вам по душе. Работали бы.

— Но если у меня высокие потребности! Если я стою больших денег. Если я умнее других и знаю это! Почему я должен отдавать свои силы государству? Оно ведь не оценит.

— Почему не оценит? Ведь государство — это вы сами.

— Хорошо. Возьмем Энгманна. Он неглупый парень, я с ним вместе учился. Я работаю сам на себя, а Энгманн — для народа. Вы приходите ко мне в гости, посмотрите мой дом. А потом зайдите к Энгманну. Да ведь он в хибаре живет по сравнению со мной. Но он говорит всякие слова о стране и о будущем. Да я, может быть, не меньше нужен стране. Кто бы построил все те дома и больницы, которые строю я? Кто бы организовал людей и все достал? Кто бы. как я, недосыпал и переутомлялся? Никто. А делать все это за те гроши, которые будет платить мне правительство, я не согласен. Пусть этим занимаются идеалисты.