Это был 2015. П(р)ошлый век - [2]

Земля пухом тебе; земля пухом.

29 апреля

Любое мерзостное дерьмо можно оправдать фразой «но я же тебя люблю». То есть, нет, конечно же, нет, но почему-то многие считают, что можно.

2 мая

…Кто-то обязательно пытается пройти без очереди в очереди проходящих без очереди. От бюрократических абстракций и рекурсий внутри них немного тошнит. Абстрактная рекурсивная тошнота…

Администратор всем говорит, что они могут пройти без очереди в кабинет номер 214; в этот кабинет стоит очередь из тех, кого он туда направляет, и всем он говорит — без очереди, и больше никого туда нет и не предполагается. И естественно каждый второй недоумевает — чего это? — когда ему говорят, что надо встать в очередь. У него в голове не укладывается, что произошло вообще. Но потом ему объясняют, что здесь все стоят без очереди, и чтобы не было путаницы, надо организовать мета-очередь, очередь из проходящих без очереди. Вот так говорят. После такого объяснения во всех просыпаются высокие чувства, рассудок яснеет и вопросов больше никаких не остаётся. Да и какие могут быть вопросы у букашек.

Звякает стакан, механических голос повторяет список необходимых документов, на мгновение все замолкают; начинается длинный, длинный, длинный, как история китайских династий, перерыв на обед.

4 мая

Не важно, кто ты; правый, левый, активист, оппозиционер — это вообще не имеет никакого значения. В тот момент, когда ты начинаешь спорить, отвергая аргументы оппонента, спорить, используя как факты то, что ты получил из столь же надёжных источников, что и то, что использует оппонент, ты — винтик в войне интересов. Ты — раб пропаганды. И не важно, о чём ты споришь — об Украине, о значимости девятого мая, как праздника, об оправданности религии или атеизма, о существовании души или ещё какой-то не нужной тебе реально в жизни вещи.

Не важно, о чём ты споришь. Важно, что в этот момент ты — не личность, а просто машина, действующая в чьих-то интересах.

13 мая

Когда человек стремится к счастью и при этом страдает, страдает тогда, когда стоило бы ему быть счастливым — почему он не останавливается? Не останавливается и не задумывается о том, что, вероятно, ищет он не там и не то. Почему он продолжает с упорством дятла долбить одно и то же, почему не понимает, что доставляет себе и другим страдание тем, что не может просто отступиться, расслабиться и задуматься — а на то ли он тратит свои силы и время, а того ли, что ему реально надо, он пытается добиться?

Как просто звучат вопросы. Как сложно на них ответить.

И совершенно невозможно понять, что ты стал тем самым дятлом, который бьётся клювом в фонарный столб, силясь пробить алюминиевую кору.

15 мая

Выражения типа «В аду есть особое место для тех, кто (не допивает виски, пишет "трамвай" через "н", и т.д., и т.д.)» — так вот, такие выражения — это что-то вроде юридической лазейки.

Предположим, «В аду» действительно есть «особое место для тех, кто…». Таким образом, сделав то, что надо (не допив виски, написав «транвай» и так далее) ты «выбиваешь себе местечко». Местечко в аду, прямо скажем. То есть, грабь, убивай, трахай гусей — это грехи нехилые такие, но у тебя всегда есть некая договорённость: стоит тебе не допить виски — и ты попадёшь не туда, куда грабители, убийцы и зоофилы, а туда, куда ссылают «недопивал».

Удобно.

18 мая

Со временем «вымученная улыбка» превратится в «вымученную скобку». Сейчас уже одна скобка, как смайлик, выглядит неискренне. Надо как минимум две. А лучше — пять. И ещё лучше — с двоеточием; или точкой с запятой, процентом, буквой «В» — в общем, с «глазами». А одна скобочка — это как-то неискренне, неестественно, как будто человек улыбается одним ртом, как маска, а глаза остаются холодными.

Оно и понятно.

25 мая

Шёл, и, чтобы не упасть, ел баварскую булочку.

Шёл, и рядом оказался голубь, внезапно и больно посмотревший на меня красным от алчного голода глазом. Никогда не смотрите в глаза птицам — они поражают воображение каким-то неприятным, унылым безумием, и внутри себя вдруг превращаешься в крысу или что-то вроде того.

Отщипнул кусочек от булочки, крошечку, кинул голубю. И пошёл дальше. И сразу поднялся шум, гам, захлопали крылья. К моему знакомому голубю подсело несколько других, образовалась давка. (Сзади кто-то кричит — за проезд передайте, передние делают отсутствующие лица и притворяются спящими — мол, ноги есть, сами к водителю идите, тоже мне, нашлись, передавай им.)

Как они толпились, и всё из-за одной брошенной крошки. Шёл дальше, видел, как мимо меня пролетело ещё два стервятника. То есть, голубя. Перемахнули живую изгородь и на полном ходу спикировали в царящий за ней хаос перьев и клювов, который возник из-за одной оброненной крошки раздора.

А вот люди — они такие же. Получают сигнал о делёжке — и готовы толпиться, теряя облик, теряя личность, лишь бы поддаться иллюзии — отломят кусочек, и мне-то, мне-то точно достанется. Пусть мало. Пусть невкусно. Пусть не совсем то, что обещают, и даже не то, что может в принципе понадобиться. Зато мне.

И прыгают друг другу на головы. Прыгают. Черепа весело хрустят.

27 мая