Этика убеждения и этика ответственности: Макс Вебер и Лев Толстой - [4]

В жестких рамках такого рода «соотнесенности» этика убеждения фигурирует у Вебера как тип сознания (и, соответственно, действования), ориентированного на веру в самоценность собственного содержания убеждения, которым руководствуется этически действующий индивид. Поскольку при этом делается акцент именно на содержательном моменте убеждения («Во что веруешь?»), обладающем своей имманентной логикой, а не на «убежденности» как чисто психологическом переживании веры в истинность этого содержания, постольку вряд ли вполне корректно относить этику убеждения к субъективным «системам этики» (как это делает Н.Лосский), не различая при этом субъективный идеализм и объективный. Хотя известный повод для такого толкования «этики убеждения» дал сам же Вебер, не всегда различавший содержание убеждения и его (неизбежно психологизированную) форму – переживание убежденности, убежденность как психологический аспект веры.

По противоположности этико-убежденческой вере в самоценность убеждения (коль скоро его содержание обладает этической общезначимостью) этика ответственности, в ее веберовском толковании, акцентирует другой – не внутренний (идеальный), а внешний (реальный) – аспект этически значимого действия, в общем-то, немыслимого ни без первого, ни без второго из своих «моментов». То есть ориентируется на эмпирически фиксируемый «результат» этого действия. И ответственность связывается прежде всего с этим результатом – со способностью индивида предвидеть и учесть его в своих действиях. Хотя в конце концов обнаруживается, – и мы еще поговорим об этом, – что она проникает гораздо глубже, простираясь не только на «внешнюю», но и на «внутреннюю» сферу этически значимого акта.

Анализируя своеобразие «способа образования» рассматриваемой пары веберовских понятий, который наложил свою печать на их взаимо-определение, следует учитывать также и более широкий теоретический контекст веберовского социологического учения. В его основе лежит хорошо известная уже не только одним социологам типология социальных действий и, соответственно, своеобразный типологизирующий способ конструирования каждого из них. Здесь мы столкнемся кроме всего прочего и с типологизирующим раздвоением, и с взаимо-определением («раздвоенных») противоположностей, родственным тому способу, каким осуществлялось веберовское «раздвоение» этики. Складывается такое впечатление, что нечто аналогичное отмеченному нами этическому «раздвоению» лежит в основе веберовского подразделения всех человеческих действий на четыре типа, вернее, образует логический центр («фокус») подобной типологизации. Этические размышления, методология этих размышлений в известном смысле предшествуют социологическим выкладкам Вебера.

Судя по веберовской работе «Основные социологические понятия», которая составляет первую, общеметодологическую, часть незавершенного итогового труда Вебера(9), в центре этой методологии основных «мотивов» человеческой деятельности он ставит не столько их рациональность, возрастающую от одного типа к другому (от эффективного – первый тип действия – к традиционному, от этого второго типа к третьему – ценностнорациональному, а от него к четвертому – целерациональному), сколько противоположность двух основополагающих ориентаций. Речь идет, с одной стороны, об ориентации на ценность (то есть самую общую цель деятельности), образующую внеопытную априорную предпосылку упорядочивания эмпирической действительности. А с другой – на эмпирически фиксируемый результат целесообразной деятельности (использование средств, адекватных точно рассчитанной цели). «Нейтрализация» этического смысла этой изначальной противоположности в рамках «аксиологического плюрализма» Вебера, настаивавшего на множественности высших человеческих ценностей, которую он толковал как вечную «войну богов», не снимает принципиальной разнонаправленности внутренне несовместимых ориентаций «ценностно рационального» действия, с одной стороны, и «целерационального» – с другой(10). «Родовая травма», связанная со способом образования этически определенной дихотомии: «этика убеждения» – «этика ответственности», – продолжает сказываться и здесь.

III

Логика радикализации «двух этик»

«Идеально-типическое» заострение противоположности «двух этик», как ни парадоксально, обнаруживает не только их «противостояние» друг другу, их «неслиянность», лежащую на поверхности, но и их все дальше заходящую взаимозависимость – «нераздельность», которая подлежит более внимательному анализу.

Почему представлялось немыслимым «сосуществование» этих «двух этик»? Потому что постулировалось:

А. «Царства», для которых они предназначены (ибо лишь в них они обретают всю полноту смысла), принадлежат к абсолютно различным – взаимоисключающим – измерениям. «Царство» этики убеждения, по словам Вебера, «не от мира сего»(11). «Царство» этики ответственности, наоборот, целиком (во всяком случае, согласно первоначальной интенции) посюсторонне, принадлежит «этому», а не «иному» миру.

Б. Цели, преследуемые этими «двумя этиками», – несовместимы. Если для одной из них – это «спасение души», то для другой, грубо говоря, – «спасение тела» и всего, что так или иначе с ним связано, поскольку обеспечивает (прямо или косвенно) его «эмпирическое существование».